Постепенно Урусов словно потерял чувство времени; остальные его чувства тоже как-то притупились. Не выходя из транса, Саша несколько раз купался и донырялся до боли в ушах. Возвращаясь на место, он то сидел, то лежал без мыслей в голове, слушая только неумолчный пляжный гвалт. Однако время не остановилось. Медленно, но неумолимо поползли к реке береговые тени; какие-то ветерки набежали, пуская рябь по воде, шевельнули ивы и… передали Урусову привет от мертвого осетра. Саша загасил сигарету и поднялся с песка, оставив на нем запечатленными формы своего тела. Сейчас только он почувствовал, что его кожа саднит словно у рыбы, выскобленной перед готовкой; в голове Урусов слышал звон, как от удара футбольным мячом. Страдальчески морщась, он натянул штаны и майку, повесил на плечо сумку и с плетенками в руке, босой, медленно двинулся с пляжа. Ноги его увязали и с каждым шагом обнаруживали в неостывшем песке что-то больно коловшее ступни. Выбравшись на твердую почву, Саша отряс с подошв прибрежный прах и обулся. Он не помнил, где находилась ближайшая остановка транспорта, но после минутного раздумья, положась на общее чувство направления, просто пошел вдоль набережной в сторону севера.
Неудачные дни случаются у каждого кота, если только он не приговорен судьбой к пожизненному домашнему заточению, но тогда это неудача всей жизни. Вообще везение – большая редкость в делах хищников: из бесчисленных охотничьих предприятий лишь очень немногие заканчиваются успешно. В этом смысле зерноядные гораздо счастливее – даже в арифметическом рассуждении: если кошка поймала голубя на сто первый раз, то соотношение удачливости – сто к одному в пользу голубя. Однако неудача неудаче рознь. С Семой сегодня приключилась не просто неудача, а подлинное несчастье.
День, казалось бы, начался по обычному своему сценарию, то есть с ежеутренней миграции двуногих. Некоторое время двор оглашали хлопки подъездов, топот, отрывистые голоса и кашли. Но скоро все стихло и табачно-одеколонный человеческий смрад постепенно развеялся в воздухе. Голуби по одному стали опускаться на освободившийся двор, чтобы продолжить свою прерванную ассамблею. Не теряя времени, они сразу же приступали к занятиям – кому что было по душе: одни брали пылевые ванны, другие клевали людские плевки, третьи, раздавшись в толщину и напевая голосом засорившейся раковины, вальсировали сами с собой – вальсировали не столько в знак страсти, сколько для собственного удовольствия. Сема, давно уже занявший в палисаднике исходный рубеж, перестал чесаться и посерьезнел. Между птиц, одетых в форменные серо-синие мундиры, он искал глазами известного ему большого хромого сизаря, чтобы продолжить с ним отложенную партию, длившуюся, почитай, с самой весны. Давно уже кот приметил, что одноногий любит играть с судьбой, любит заглянуть в лицо опасности своим пуговичным глазом и в случае угрозы взлетает всегда последним среди безмозглых, но благоразумных своих собратьев. Впрочем, Сема выцеливал этого голубя не затем, чтобы наказать его за самонадеянность, а из чистого охотничьего расчета, основанного на инстинкте и опыте.