Влад Дюссельдорф, отпрыск Архипа Петровича, подхватывает ее и уносит от глутов к себе.
Она лежит на диванчике. Влада уже рядом нет, но есть старый граф. Цепеш. Он наклоняется над ней и впивается в шею. Пьёт кровь. А затем, тонким стилетом режет себе запястье и дает напиться ей. Ее силы растут. Кровь чернеет, глаза становятся темнее ночи, но теперь она принадлежит ему. Он — ее господин. Ублюдок Цепеш!
* * * *
Ортала вскрикнула и очнулась оттого, что кто-то укусил ее за руку.
Она лежала в темном подвале, в крохотной камере. Сквозь решетку падал неровный свет. В коридоре кто-то стоял, переминаясь с ноги на ногу.
Ортала лежала на узкой скамье. Кто-то теребил и покусывал ее за руку. Сперва отдернув ее, она вдруг поняла, кто это:
— Хрёпл! Иван Андреевич! Мой верный страж…
В ответ, из-под лавки раздался тонкий писк.
Ортала поднялась и прислушалась к своим ощущениям. Цепеш, ее господин… сможет ли она справиться с ним?.. Сможет ли противостоять кровным узам?
Она не ощутила ничего. И это было странно. То ли она столь сильна, что упырю не под силу завладеть ею, то ли…
— Цепеш мертв? — спросила она хрепла.
Тот радостно закивал, хищно сверкнув красными глазами.
— Что ж, спасибо за подарок, старый граф! Теперь никто не сможет остановить меня!
Она подошла к решетке. Стражник, что стоял по ту сторону, рухнул на колени и безвольно опустил голову. Хрёпл Иван Андреевич издал торжествующий визг, пронзительный, но короткий. Взглянув на Орталу, хрёпл замолчал и испуганно отпрянул.
Из глаз ее, тонкими струйками, стекал туман. Словно потоки слез, только черных и беспросветных. От тумана повеяло тоской и безысходностью, самой смертью, и Иван Андреевич, жалобно заскулив, юркнул в дальний угол камеры.
Черные струйки медленно поползли по полу и окутали толстые прутья чугунной решетки, преграждавшей вход.
— Рассыпься прахом, — шепнула Ортала, и решетка вспыхнула ярким белым пламенем и осыпалась на пол горсткой пепла.
— Пощади, Госпожа! — воскликнул охранник. — Не своей волей приставлен я стражем к тебе!
— Как звать тебя? — спросила Ортала трясущегося на полу упыря.
— Леонид… граф Арсеньев, — молвил тот.
— Так и дальше быть тебе стражем! Но — по моей воле, — она коснулась рукой его головы, и Леонид замер, оцепенев.
А затем обратила Ортала взор свой к небесам, будто и не в подвале замка находилась. Будто и не было вовсе тяжелого сводчатого потолка.
Вспыхнул факел на стене и рассыпался яркими искрами. Темный кирпичный потолок сделался прозрачным, а после — исчез. Теперь стояла Ортала на Марсовом поле и шептала заклятье.