— Он убедился, что поездов нет, — рассказывал Генри. — Не настолько он был еще… ну, ты поняла. Хэнк говорит, он специально посмотрел, что поездов нет.
— Грузовик… упал?
— Нет, — ответил Генри. — Мост он переехал, Бог его знает, как ему это удалось. Но переехал.
— И…
— Грузовой особого назначения, — сказал Генри. — В расписании его не было. Вез картошку и чего-то там еще для малообеспеченных. Прямо перед самым мостом он повернул, где и Вачаква поворачивает. Когда его увидели, было уже слишком поздно.
Никто не виноват. Где рождаются причины, в каком далеком прошлом их искать?
— Арлин… — произнесла я, внезапно вспомнив про нее. — Серьезно пострадала?
Генри обнял меня одной рукой за плечи, словно извиняясь, что ему приходится мне такое сообщать.
— Сказали, погибла мгновенно, — ответил он.
Мне казалось, что вышла какая-то ошибка, что это не может быть правдой, — ну никак не может. Мы вечно норовим все списать на ошибку — уж слишком быстро это происходит! Каких-то пару часов назад оба были живы и здоровы. Ну за такой-то короткий срок не могло же все так поменяться.
— Он будет жить? — спросила я.
Генри не ответил, и я вдруг поняла, насколько это бредовая идея — задавать такой вопрос другому смертному.
В ночной больнице царила полнейшая тишина, в стерильных коридорах не чувствовалось даже малейшего дуновения ветерка. Пришла старшая сестра, вся торжественно-важная, я проследовала за ней. Я не думала ни о чем, то есть вообще ни о чем, и все же мне вспоминается, что в голове моей кружила одна не оформленная в слова мысль. Если ему суждено умереть, путь это случится не на моих глазах.
Лицо Джона было изодрано, но это лишь первое, что бросалось в глаза. Самые страшные травмы оставались невидимы. Он был без сознания. Я присела у высокой и узкой больничной койки и стала ждать. Медсестры и доктор то заходили, то выходили, проводили процедуры, говорили что-то друг другу и мне. Я их не замечала. Я смотрела только на его худое, обожженное солнцем лицо, прямые черные волосы. А потом — то ли много часов, то ли несколько минут спустя — он открыл глаза. Свои обычные серые глаза, которые, если застать их врасплох, смотрели на мир с такой всеобъемлющей надеждой, что вынести это было решительно невозможно. Уже через мгновение, однако, в них отразилась паника.
— Арлин… — произнес он. — Что с ней?
— Цела, — сказала я. — Отдыхай.
Дышал он неглубоко и с трудом, а глаза наполовину закрыл.
— Я не хотел, — сказал он. — Прости меня…
Он слегка повернул голову ко мне, снова открыл глаза и ухмыльнулся, как всегда неожиданно и горько.