Как будто речь о глистах, которых надо изгнать из тела. Да и ладно. Он говорит доброжелательно. Я рада, что он здесь. Мне не жаль, что я все ему рассказала, совсем не жаль, что само по себе удивительно.
— Это было так глупо, — медленно произношу я. — Вот что меня мучит. Бессмысленно. На спор.
— Так бывает, — говорит мужчина.
— Знаю. Это мне объяснять не надо. Но я не принимаю этого.
Я чувствую, что он пожимает плечами в темноте.
— А какой у вас выбор?
Меня сотрясает дрожь, а в горле стоит такая желчь, что говорить почти невозможно.
— Это злит, и злость не отпустит меня до самой смерти. Не на кого-то злость, а просто на то, что так получилось.
— Она вас до добра не доведет.
— Я знаю. Очень хорошо знаю. Но и поделать ничего не могу.
— Понимаю вас.
Он трясет бутыль.
— Пусто.
Он искренне удивляется, как ребенок. Говорит он глухо, а может, это я плохо слышу. Смутные слова плывут ко мне сквозь тьму, разделяющую нас.
— Лу будет беситься. Надо двигать. Только сперва вздремнуть бы.
— Не уходите, — умоляю я. — Вы же не расскажете Марвину, что я здесь? У меня все хорошо. Я неплохо здесь устроилась. Вы же видите?
— Конечно, конечно, все вижу.
— Тогда поклянитесь, что не расскажете.
— Клянусь, — говорит он.
Я верю ему. Теперь мне спокойнее.
— Холод-то какой, — сетует он. — Вы замерзли?
— Да. И правда холод. Очень замерзла. Как никогда в жизни.
Сидя у ящиков, мы прижимаемся друг к другу, чтобы согреться. А потом незаметно засыпаем.
Я просыпаюсь. Луна не светит. Ночь уж очень темна, а воздух не по-летнему холоден. Днем последние дни палило солнце, кто бы мог подумать, что ночью так приморозит. Может, дождь пойдет — хорошо бы, после такой-то засухи. Ужасно неудобная кровать. Давно надо было в эту комнату новую купить, а у нас все денег нет. Это ведь была комната Марвина — ума не приложу, как он спал на такой кровати.
Внезапно мне становится дурно. Тошнит, во рту кисло, в горле спазмы — не к добру это. В чем дело? Что со мной? Совсем расклеилась. Ох, не могу, не могу сдержаться… весь пол уделала, всю комнату. Так резко, не успеешь сообразить. Ни тазик взять, ни вниз спуститься. Стыдоба.
Дышу рывками, с трудом. Сердце стучит, как отбойный молоток. Что же все-таки со мной? Я пытаюсь встать, но тщетно.
— Мне плохо. Очень плохо.
Я говорю сипло, глухо, словно меня теперь рвет словами.
Потом звучит другой голос:
— Что такое? Что стряслось? О Боже, все вырвала. Вот уж угостил так угостил. Знал же, что не надо.
Мужчина. О чем он? Он зажигает спичку, и я вижу знакомое лицо рядом с моим.
— Бог мой, совсем дело плохо…