Дверь открыла девочка примерно того же возраста, что и Джон. Она была вся разодета — кто-то явно постарался нарядить ее как куклу. Светлые волосы с аккуратно завитыми кудряшками украшены синим атласным бантом, белое крепдешиновое платье подвязано голубым пояском. Из-за ее спины так и струилось из кухни тепло, и мне удалось разглядеть настенные шкафчики и светло-желтый холодильник с зеленым орнаментом. Она посмотрела на Джона, на меня, на корзину у меня в руках. Затем без всякой видимой причины захихикала.
— Привет, Джон, — сказала она.
Отвернувшись, она провизжала:
— Мама! Пришла продавщица яиц!
Продавщица яиц. Я не смотрела на Джона, как и он на меня. Кажется, мы оба смотрели невидящим взором на свет из кухни, как растерянные мотыльки.
Появилась мама девочки; это была Лотти.
Я не помню, сколько она мне заплатила и что мы друг другу говорили. Помню только ее глаза, в которых отражался желтый свет, помню, как бережно она взяла корзину, будто лежащие в ней хрупкие шарики были сокровищем, которое она боялась повредить. А потом мы ушли.
— Кем сейчас работает Телфорд Симмонс? — пришлось мне спросить.
— Банком управляет, — ответил Джон, и го-юс его был холоден, как воздух в тот вечер. — Я думал, уже все об этом знают.
— А ведь был такой домашний мальчик, — я не хотела говорить ни слова, но речь словно сама полилась из меня, — и умом-то особым не отличался. Взлетел он, я бы сказала, скорее за счет везения, а не потому, что такой правильный.
Затем произошло то, о чем и по сей день я не могу перестать думать.
— Заткнись, а? — вскричал Джон. — Неужели так трудно просто закрыть рот?
В городе тогда только открыли комнату отдыха. Я никогда туда не заходила, не имея ни малейшего желания посещать места общего пользования. В тот вечер, однако, я попросила Джона высадить меня там. Это была комната со стенами, обшитыми коричневыми панелями, и шестью стульями с прямыми спинками, за которыми находились две туалетные кабинки. Там никого не было. Прежде чем войти, я в этом убедилась. Там я нашла то, что искала, — зеркало. Долго стояла я перед ним и смотрела на свое отражение, поражаясь тому, как сильно человек может измениться, даже не заметив этого. Мы меняемся постепенно.
Я увидела себя в черном мужском пальто с плеча Марвина. Оно было слишком велико Джону и безнадежно мало Брэму. Носить пальто можно было еще долго, вот я и взяла его. Спереди оно еле застегивалось, так как я поправилась в бедрах, да и живот мой после Джона не стал снова плоским, как раньше. Шею я обмотала вязаным пушистым шарфом голубого цвета, подарком на Рождество от дочери Брэма Глэдис. Коричневый шотландский берет я натянула на уши, чтобы они не отмерзли. Прямые седые волосы. Я всегда стриглась сама. Смуглое лицо с грубой кожей, не мое лицо. Только глаза остались теми же — они пристально вглядывались в лживое стекло, как будто желая проникнуть внутрь и разглядеть где-то в неведомой дали более правдивое изображение.