Это произошло в буквальном смысле.
Не прошло и двух недель семейной идиллии, как Мари подала отцу отравленный бульон. С ласковой улыбкой проследила, чтобы де Дрё д’Обре его выпил, — и приняла от него пустую чашку. А потом, услышав его стоны, ворвалась в его спальню с выражением неописуемой тревоги и принялась настаивать на том, чтобы позвали врача. Де Дрё д’Обре, впрочем, полагал, что у него желудочная колика. После рвоты ему стало несколько легче, но потом приступ возобновился.
— Врача, врача! — твердила Мари, не скрывая своего беспокойства.
Де Дрё д’Обре был убежден, что дочь тревожится за него, а она думала лишь об одном: подействует ли зелье или все закончится ничем.
Не закончилось.
Отцу все еще было плохо, и послали за доктором в Компьень. Однако тот приехал в то время, когда у больного наступило небольшое облегчение, и недалекий провинциальный лекарь тоже сослался на желудочную колику. Маркиза же Бренвилье настаивала на серьезном лечении, требовала отвезти отца в Париж. Ну, перед шквалом ее тревоги, заботливости, доброты де Дрё д’Обре никак не мог устоять. Лекарь, хоть и обиделся из-за недоверия к своим знаниям, все же вынужден был согласиться: да, в Париже врачи лучше, что и говорить. Невдомек было и де Дрё д’Обре, и лекарю, что Мари страстно хочет разорвать цепочку, которая соединяла всех, кто видел течение и развитие «болезни» отца, хочет представить парижскому врачу совершенно иную картину, чем та, которую он мог себе представить.
Ну что ж, парижский доктор, преисполненный веры в свои знания, установил, что у де Дрё д’Обре уже не желудочная колика, возникшая от слишком тяжелой провинциальной пищи, а разлитие желчи. Отказала печень, а все почему? Потому что его слишком долго пользовал какой-то жалкий провинциал.
Де Дрё д’Обре устыдился, вспомнив, как настаивала Мари на переезде в Париж, как долго он сопротивлялся ее уговорам… Впрочем, стыд недолго мучил его: уже на четвертый день после возвращения он скончался, благословив рыдающую дочь и уговаривая ее не отчаиваться слишком сильно.
Однако Мари де Бренвилье отчаивалась, отчаивалась! Прежде всего потому, что после вскрытия завещания выяснилось: денег ей осталось не столь уж много — все состояние отца отошло к старшим братьям, хотя они же получили и наследственные судебные должности, ранее исполняемые одним де Дрё д’Обре, которые сами по себе приносили немалый доход. А тут еще и куча денег им досталась!
Мари была в ярости, страшно жалела, что отец не страдал еще сильнее, что она не подсыпала ему еще более злого яду. Тем более что вскрытия не проводили, ведь смерть столь немолодого человека выглядела вполне естественной.