— Да… Это все на самом деле, — прошептал Джек. И еще одна волна разбилась о берег, превратившись в миллионы брызг.
Джек неожиданно обнаружил, что Центральная набережная была и здесь: изрезанная колеями дорога начиналась от оставшегося в реальном мире пирса, проходила мимо места, где сейчас стоял Джек, и уходила дальше на север. В этом же направлении тянулась и Центральная набережная, переходившая в авеню «Аркадии», начинаясь от входа в парк.
Между колеями росла трава. Она была грязной, истоптанной, и Джек понял, что дорогой пользуются. По крайней мере время от времени.
Джек пошел на север, все еще держа бутылку в руке. И представил себе, как там, в другом мире, лежит в кармане у Спиди снятая с нее пробка.
Интересно, я для него тоже исчез? Наверное, да. Вот здорово-то!
Пройдя шагов сорок вдоль дороги, Джек наткнулся на заросли ежевики. Он никогда не видел таких крупных, сочных ягод. В его животе, еще не оправившемся после магической жидкости, протяжно заныло.
Ежевика? В сентябре?
А, не стоит обращать внимания! После всего, что произошло сегодня (а ведь было еще всего десять часов утра!), такая находка уже не удивляла.
Джек нагнулся, собрал пригоршню ягод и отправил их в рот. Они были удивительно сладкими, приятными на вкус. Улыбаясь посиневшими губами, Джек подумал, что он, должно быть, сошел с ума. Он собрал еще горсть… Потом еще одну… Ничего слаще он не пробовал никогда в жизни! Казалось, в ягодах был весь неправдоподобный вкус и аромат здешнего воздуха.
Потянувшись за четвертой горстью, Джек поцарапался. Кусты словно говорили ему: «Хорошего понемножку». Он пососал ранку, поднялся и медленно пошел вдоль дороги на север, стараясь ничего не упустить из виду.
Пройдя совсем немного, он остановился и взглянул на солнце. Оно было меньше, чем обычно, и казалось более ярким и горячим. Был ли у него чуть оранжевый оттенок, как на средневековых картинах? Пожалуй, да. К тому же…
Резкий хриплый крик, будто гвоздь медленно вытаскивали из доски, раздался справа от Джека, спутав все его мысли. Джек обернулся. Плечи его приподнялись, а глаза расширились от страха.
Это была чайка — чайка умопомрачительных, абсолютно неправдоподобных размеров, но такая же реальная здесь, как он сам. Она была размером с большого орла. Чайка сидела, неестественно вывернув свою круглую белую голову, и пронзительно смотрела на Джека. Массивный, загнутый на конце клюв то раскрывался, то захлопывался. Трава вокруг нее колыхалась от взмахов огромных крыльев.
Чайка направилась к Джеку, ничуть его не боясь. Где-то вдали послышались едва различимые звуки, словно медные трубы играли похоронный марш. Джек, сам не зная почему, вдруг вспомнил о матери. Он повернулся на север, откуда доносилась эта музыка, — что-то ужасающее было в звуках труб. Чувство, охватившее Джека, походило на страстное желание чего-то особенного, что бывает столь редко, что даже назвать это невозможно… О нем не думаешь, пока не увидишь, но как только увидишь, желание будет преследовать тебя постоянно.