Необходимо что-то сделать. Выбраться отсюда. Уехать подальше, уехать в такое место, где он будет в безопасности. Где его дети не смогут его отыскать. Но он знал, что такого безопасного места не существует.
Надо добраться до Мишель, поговорить с ней, объяснить… умолять ее. Она его любила. Она простит его, обязательно, как же иначе? Она положит конец, она объяснит ему, что надо сделать.
Кантлинг стремглав бросился в гостиную, схватил телефонную трубку. Но не сумел вспомнить номера Мишель. Порылся, нашел свою адресную книжку, лихорадочно перелистал. Вот, вот! Он нажал кнопки. Четыре гудка, потом кто-то снял трубку.
— Мишель… — начал он.
— Привет, — сказала она. — Говорит Мишель Кантлинг, но меня сейчас нет дома. Если вы назовете себя и свой телефон, когда услышите гудок, я вам позвоню. Но только если вы не хотите, чтобы я что-нибудь купила. Раздался гудок.
— Мишель, ты слушаешь? — сказал Кантлинг. — Я ведь знаю: ты прячешься за этой машиной, если не хочешь разговаривать. Это я. Пожалуйста, возьми трубку. Ну пожалуйста! Ничего.
— Так позвони мне, — сказал он. В спешке слова сталкивались, накладывались друг на друга, так ему хотелось выразить все. — Я, ты, не надо, пожалуйста, дай мне объяснить, я же не хотел, ну пожалуйста… — Сигнал отбоя и длинные гудки. Кантлинг уставился на телефон и медленно положил трубку. Она позвонит ему. Должна позвонить. Она его дочь, они любили друг друга, она обязана дать ему шанс объяснить. Конечно, он и прежде пытался объяснить.
Звонок на его двери был старомодным — в филенке торчал латунный ключ: его поворачивали, и внутри раздавалось громкое нетерпеливое дребезжание. И кто-то яростно вертел его — вертел, вертел, вертел… Кантлинг бросился к двери в полном недоумении. Он всегда с трудом заводил друзей, а теперь, когда окостенел в своих привычках, и вовсе разучился сходиться с людьми. Друзей в Перроте у него не было — так, несколько знакомых, и никто из них не явился бы столь неожиданно и не вертел бы звонок с такой неукротимой решимостью. Он снял цепочку и распахнул дверь, вырвав звонок из пальцев Мишель.
Она была в перетянутом поясом дождевике, вязаной лыжной шапочке и шарфе в тон. Ветер безжалостно трепал концы шарфа и выбившиеся из-под шапочки прядки волос. На ней были модные сапожки, через плечо перекинут ремень большой кожаной сумки. Она выглядела прекрасно. Прошел почти год с тех пор, как Кантлинг видел ее в последний раз, — почти год назад, когда ездил в Нью-Йорк на Рождество. Прошло уже два года, как она снова поселилась там.
— Мишель! — сказал Кантлинг. — Я никак… Настоящий сюрприз. Из Нью-Йорка в такую даль, и ты даже мне не сообщила, что едешь…