Я нашел Спайка в большой комнате, он пил пиво и курил косяк. Лицо у него было такое, что я сразу понял: курит он уже не первый день. Глаза слезились, губы потрескались, в воздухе висел вонючий туман.
– Эй, это ты… – пробормотал он, увидев меня.
– Спайк…
– Ага… Что случилось?
– А ты не знаешь? Спайк пожал плечами:
– Не-а. И что ты мне расскажешь?
– Где ты был все это время?
– Тут. Я тут эта… расслаблялся.
– Кто-нибудь приходил?
– Не-а. Ни одной живой души не видал.
– Так ты не знаешь про повешенного в лесу?
– Чего ты несешь? Какого еще повешенного?
– Спайк, болван ты эдакий, я обнаружил в лесу того здоровенного мудилу, который терся около парника. Помнишь его? Только он был мертвый. Его повесили на дереве, на клене…
– То есть как это – повесили?
– Его убили, Спайк! До смерти.
Спайк выронил косяк из рук.
– Чего?
– Убили, Спайк!
– Что за фигня? Ты что, издеваешься?
– Слушай, я был вчера вечером на пастбище, коров проверял. Увидел в лесу огни фонарей, каких-то людей, услышал крики, стоны. Я подождал, пока они свалят, и пошел посмотреть, чего они там делали. Ну и нашел… этого…
Спайк наклонился, поднял недокуренный косяк, подул на кончик и глубоко затянулся.
– Вот бля!
– Точно! – согласился я. – Он растил для кого-то парник дури, а ты ее спер, и из-за этого его пришили. Теперь понимаешь, что ты наделал?
Он опять затянулся, подержал дым во рту и медленно выпустил в потолок.
– Правда, что ли? Правда, что ли, убили из-за пары кустов дури?
– Пары кустов? Да нет, их побольше, чем пара. К тому же тут что-то еще, кроме этих кустов. Вот так мне кажется.
– Правда?
– Да, Спайк.
– Эл, хватит меня говном поливать!
– А ты сам в него вляпался! Сам пошел, сам все решил своей дурацкой головой, и получилось как всегда.
– Во, точно…
– Точно? Это все, что ты можешь сказать?
– Нет…
– Говорил я тебе, разве нет? Я предупреждал… Спайк! Спайк!!!
– А? Ты чё, чувак…
– Ну и когда теперь придет твой белый пароход?
– Я эта… не знаю…
– Что, облажался твой линкор, а?
– Эй, ты эта… о чем базаришь-то?
– Ты сам прекрасно знаешь о чем.
Спайк широко зевнул и закрыл глаза.
– Спайк, тебе теперь не спрятаться! Придется смотреть правде в глаза!
Он мотнул головой.
– Наконец-то тебе придется самому расхлебывать эту кашу, чувак!
Спайк тихонько захрапел.
– Спайк?
Молчание.
– Эй?
Его голова свесилась набок.
Я молча смотрел на него. Он ведь был моим лучшим другом, старинным другом, другом детства. Мы С ним вместе столько пережили! И хорошее и плохое, и большое и маленькое, и белое и пушистое, и колючее и скользкое, и чугунное и топкое, и то, что давным-давно похоронили, утопили в болоте. Мы вместе лазали по деревьям, ловили рыбу, переплывали озера, гонялись за девчонками, учились пить пиво и кое-что покрепче, разбирали старые машины на детали и собирали их заново. Но сейчас я стоял над ним в растерянности и не представлял, что мне делать. Огреть чем-нибудь тяжелым по башке, запереть в сарае, а потом самому собрать дурь и утопить ее в реке? Ни до чего лучшего я не додумался, поэтому отправился на кухню в поисках чего-нибудь тяжелого.