Две коровы и фургон дури (Бенсон) - страница 46

– Мир сошел с ума, – сказал отец.

– Я знаю, – кивнул я.

– Но с тобой-то все в порядке?

– Вообще-то не очень. Каждую ночь снятся кошмары.

– Может быть, стоит обратиться к врачу?

– Зачем?

– Ну, он выпишет тебе снотворное или что-нибудь в этом роде.

– Да не хочу я снотворного! Как я встану утром после него?

Грейс как раз узнала новый рецепт приготовления цыпленка, поэтому послушала меня минут пять, а потом убежала на кухню заниматься подливкой. Когда я закончил свой рассказ, мама сказала, что хочет побеседовать со мной наедине, и мы с ней отправились в сад к сараю, где отец держал инструменты.

Когда мы встали около дверей, мама сказала:

– Тот несчастный в лесу, про которого ты рассказал, – он ведь имеет отношение к проделкам Спайка, верно?

– Да. Но я не знаю точно, какое именно.

– Я так и думала. Ты его раньше видел? – Да.

– Тогда расскажи мне, что происходит? Что происходит на самом деле?

– Мама…

– Лучше расскажи мне все прямо сейчас!

– Я не могу. Я обещал. И я боюсь, что, если я тебе расскажу, ты тоже окажешься в опасности, понимаешь?

– А что, сейчас мне легче? Я каждое утро просыпаюсь разбитая, как будто всю ночь дышала дымом и гарью. Куда бы я ни пошла, меня везде преследует запах дыма, даже в доме уже витает. А когда я думаю о тебе, я вижу тени там, где их быть не должно, и это продолжается до тех пор, пока я не перестаю думать о тебе.

– И что это означает?

– Это означает «опасность», Малыш. ОПАСНОСТЬ! Такую, что ты даже представить себе не можешь.

Я не знал, что сказать. Что я мог сказать? Иногда мне казалось, что мама нарочно сгущает краски, чтобы меня напугать, и что на самом деле она не обладает способностью видеть будущее. Иногда мне даже казалось, что Спайк прав, что все эти потусторонние силы и так далее – сплошная чепуха, но штука в том, что как бы я ни пытался убедить себя в этом, все равно не мог, потому что мамины слова настигали меня в самый неподходящий момент и опутывали сетью, так что мне было не вырваться. Опутывали, затягивали, заставляли поверить. Как сейчас.

– Я думаю, – сказала мама, – что пора уже тебе научиться слушать себя, а не других. Слушать, что говорит тебе сердце, понимаешь? И читать знаки.

– Какие знаки?

– Малыш, ты прекрасно знаешь, о каких знаках я говорю. О моих, о твоих, о наших знаках. О древних знаках. Они же везде, ты и без меня это видишь.

Я взглянул более внимательно маме в лицо и увидел новые морщинки там, где раньше их не было. Волосы у нее на висках совсем побелели. Она была меньше меня ростом, но сама этого не чувствовала. Мне часто казалось, что она гораздо выше меня, бывало, что я не сомневался, что мама в состоянии остановить голосом груженный углем состав. Еe голос, тихий, как полет мотылька, как дрожь, как прикосновение снежинки к ночному окну, порой мог меняться. Вот и сейчас ее голос изменился, лицо окаменело.