– Боюсь, это будет непросто.
– Сложное никогда не бывает простым, Эллиот. Думаю, ты и сам начинаешь это понимать.
– Думаю, что начинаю, – сказал я и откинулся назад, и на долю секунды мне показалось, что в лице Поллока я читаю какое-то странное выражение, граничащее с хитростью. И все же он был честен со мной. Либо он – гениальный лжец. – Ну, мать твою, я и попал! – вырвалось у меня, и он улыбнулся. По крайней мере, мне показалось, что это была улыбка, хотя, возможно, он просто скривился от колы или от новостей, которые я только что ему рассказал.
Вообще-то я хороший работник. Я никогда не спорю с хозяином, добросовестно выполняю все задания. Даже если хозяин просит меня сделать что-нибудь, что мне не так уж и нравится, я это обычно делаю. Мне все равно, что я испачкаюсь или порву рубашку. Да, я потею, когда работаю. Когда я потею, то снимаю рубашку, заправляю ее под пояс брюк и продолжаю работать. Во время работы я насвистываю или напеваю песенку и, если у меня есть время, позволяю себе пять минут передохнуть и послушать, как поскрипывает, поворачиваясь, земля. Но затем я всегда опять возвращаюсь к работе и потею снова.
Когда я работал на того арбориста, то всегда потел, и на свиной ферме тоже. А до этого я потел на мужика, которого звали Альберт. Он занимался тем, что изготавливал декоративную бетонную плитку. Мы с ним работали в сарае, стоявшем в дальнем углу его участка, месили цемент в стареньком смесителе, а потом заливали смесь в фигурные формы. Когда цемент застывал, мы выколачивали плитки из форм, составляли их в ряд и ждали, пока они полностью высохнут. А потом нагружали его грузовичок образцами и везли показывать в окрестные магазины садовых инструментов и центры ландшафтного дизайна, да только нам не везло. Хотя Альберт и был неисправимым оптимистом, он все чаще хмурился, потому что, где бы мы ни предлагали свой товар, хозяева качали головами и твердили, что уже покупают плитку у других поставщиков. «Но это же ручная работа!» – говорил Альберт, в волнении потирая вспотевшие ладони и нервно прищелкивая языком. «Оно и видно», – бросал обычно клиент, указывая на какую-нибудь каверну или трещину на плитке.
Я успел поработать на Альберта всего пару месяцев, а потом он совсем разорился и закрыл свое производство, а мне сказал, что лучше бы я поискал работу в другом месте. Он не сказал, что увольняет меня, но я и так видел это по его грустным глазам и подергивающимся губам. И все равно я уважал старика Альберта. Да, он проиграл, но не сдался: в последний раз, когда я случайно встретил его в баре, он сообщил мне, что намеревается купить старинный велосипед, на котором мороженщики в старину ездили, знаете, такой тяжелый, с морозильником у руля, и ездить вдоль берега моря на курорте Торки, продавая мороженое и охлажденные сласти. «Это настоящее золотое дно, я совершенно уверен, что быстро разбогатею», – сказал он, и я ему поверил. Я такой – людям верю, даже в себя стараюсь поверить. И знаете, если к вечеру рубашка у меня не намокает от пота, я понимаю, что провел этот день неправильно и что мне надо сказать самому себе пару слов наедине. Назовите меня старомодным, но это у меня в крови. Сам не знаю, что за фигня.