Когда я доехал до фермы, было уже половина девятого вечера. Я оставил байк во дворе, и тут из дома вышел мистер Эванс и сказал:
– Эл, тут тебя кое-кто искал. Я сказал, что тебя нет, но она решила подождать, так я пустил ее в твой трейлер.
– Ее? – спросил я.
– Ага.
– Спасибо, – сказал я.
– И вот еще что, – он немного замялся и несколько раз смущенно откашлялся, – я не хотел тебя обидеть нынче утром. Просто о некоторых вещах совсем не хочется вспоминать…
– Я понимаю, – сказал я. – Простите меня.
Он положил мне руку на плечо. Я думал, он мне еще что-нибудь хочет сказать, что-нибудь про войну или про ту женщину, которой он писал письма, но вместо этого он произнес:
– Похоже, она симпатичная девчонка. Смотри не повтори моей ошибки.
– Какой ошибки?
– Не упусти ее.
Он повернулся и захромал к дому, но в дверях обернулся:
– И смотри не опоздай утром на дойку.
– А я что, хоть раз опаздывал?
– Все когда-нибудь случается впервые, Эллиот.
– Да я подою их раньше, чем вы встанете.
– Я это так, на всякий случай, – сказал он и ушел в дом – к своей вечерней чашке чая у телевизора, чтобы потом, засыпая на ходу, подняться на второй этаж, в спальню.
Сэм сидела на подушках перед трейлером, подогнув под себя ноги, и читала книгу при свете свечи. На ней были коротенькие шорты и футболка, распущенные волосы пушились на плечах и груди.
– Ой, привет! Надеюсь, я тебе не очень помешала?
– Совсем не помешала. – Если честно, я не знал, как мне лучше поступить. Просто плюхнуться рядом? Поцеловать ее? От волнения меня даже немного замутило.
– Не нашла, где у тебя включается электричество.
– У меня только газовая лампа. – Я нащупал спички, уронил их, поднял, уронил еще раз и на пятый раз зажег лампу. – Хочешь чего-нибудь выпить?
– А что у тебя есть?
– Пиво.
– Чудесно!
Я достал из холодильника две бутылки, передал ей одну, сел рядом и вытянул ноги вперед.
– Ты что, устал? – спросила Сэм.
– Ага. Ну и денек выдался! Иногда… иногда мне кажется, что я прямо как пчела, что бьется в стекло…
– Какая пчела? Ты о чем? Что вообще у тебя происходит?
Я посмотрел в ее озабоченные карие глаза, на розовые губы, на изгиб шеи в том месте, где она переходит в плечи. Наверное, ее шея ничем не отличалась от шеи любой другой женщины, но у Сэм ключицы немного выступали, и в свете свечи и газового фонаря на них плясали тени. Даже если бы у теней не было особого желания плясать, они все равно заплясали бы, не устояли бы, чтобы не попробовать на ощупь нежную бархатистую кожу Сэм, подернутую прозрачным пушком.
Полагаю, что в тот момент у меня была возможность все ей объяснить, но мне не хотелось мешать танцу теней, не хотелось портить нам обоим настроение, выслушивать вопросы, находить ответы. Мне совсем не хотелось говорить – только слушать ее голос, поэтому я сказал: