Однако подобные коллективы ограничивали свой состав, как правило, малым количеством участников — пять, семь, двенадцать человек. В таких условиях естественно выглядел отказ от многого из того, что характеризовало сложившуюся структуру профессиональных народных хоров, — деления на хоровые партии, резкого размежевания вокальной, танцевальной и инструментальной групп и т. д. В малом составе значительно легче было отказаться от «нотности» при разучивании песен, узкой специализации артистов. Возможно ли подобное в больших концертных коллективах? И первый удачный опыт такого рода был поставлен на кубанской земле.
Присмотримся к нему внимательнее.
Сам В. Г. Захарченко писал об этом так:
«Меня, практика, глубоко волнует то обстоятельство, что за последние десять лет в творческом развитии народных хоров произошел какой‑то общий спад, вызванный целым рядом объективных и субъективных причин. А в настоящее время, как мне кажется, народные хоры испытывают кризисное состояние, зашли в тупик… Народные хоры в своей массе… потеряли основу истинно народного исполнительства — заразительность, став аморфными и бесстрастными. Они в принципе могут петь и очень чисто, и очень ритмично, и слаженно, но не могут донести до зала идею песни, не могут заразить публику, повести ее за собой…
И профессиональные, и самодеятельные хоры из самых разных областей все больше и больше походят друг на друга и манерой пения, и костюмами, и количественным составом хоровой, танцевальной и оркестровой групп, и принципами обработки фольклорного материала, и формами построения программ, и сценическим поведением певцов и танцоров, а в самодеятельности вдобавок ко всему — еще и репертуаром.
В самобытное творчество многих народных хоров начали проникать и все прочнее утверждаться исполнительские штампы. Поведение любого певца, поющего русскую народную песню, стереотипно и легко укладывается в схему нескольких простейших заученных движений: так повернуть голову, так сложить руки… Артисты наши превратились в манекены: женщины все в одинаковых платьях, с одинаковыми розовыми личиками, деланными улыбками. Плывут по сцене этакие степенные павушки — лебедушки в блестках, плывет по сцене этакое сусальное целомудрие. Да разве такая она в жизни, русская женщина! Не узнать ее — до того засахарили! А мужчины… безликие, невыразительные, все как один в атласных рубахах, подпоясанных кушаками…
Чем же вызвана такая безликость, такая заштампованность на сцене? Думается, прежде всего оторванностью от подлинных образцов»[49].
В. Г. Захарченко говорил артистам: