- Па чуть - чуть? - произнёс Мишаня ни к кому конкретно не обращаясь. Почувствовав мой утвердительный кивок, занялся манипуляциями.
Бахнули ещё по одной. Действительно "па чуть-чуть". Я вычислил огурец прикольного сиреневого цвета и захрумтел. В голове собирались все туманы мира, а в теле появилась необыкновенная пластичность - при желании, думается, можно было бы забросить ноги за голову. Главное потом вернуться в исходное положение до наступления бодуна.
- Щас спою! - объявил Мишаня и затянул:
Ой, мороз, мороз,
не морозь меня...
Немного послушав, к нему присоединились дюли голосами, полными энтузиазма. Хор мартовских котов отдыхает. Благо в своё время мне на ухо наступил медведь, а в ушных раковинах плескался иллюзорный воск.
Я болезненно покривился, когда Фиалка вывела особо болезненную руладу на "ла-ла-ла", выходя на немыслимую ультразвуковую высоту. Она, бесцеремонно устроившись между Мурло и Отвёрткой, положила им на плечи руки, ритмично раскачивалась из стороны в сторону. Грудь её, кстати, вызывающе дублировала движения, чуть запаздывая при возвращении. При этом она не сводила с меня прищуренного взгляда - аж мороз по коже сыпанул, а нарождавшаяся в горле мелодия в поддержку: "Выйду ночью в поле с конём..." захлебнулась хриплым кашлем. Расторгуев бы порадовался моим мучениям - чтоб не издевался над музыкальным шедевром. Ну, в смысле, чтоб "ночкой тёмной" конь не хромал, не кашлял.
Я отжался от столешницы и встал, намереваясь как-нибудь незаметно слинять, приткнуться в тёмном уголке и покемарить, чтоб никто не компостировал дремотные мозги, не ставил макаронные резолюции и печати на мои усы, лапы и хвост... А что, я не человек? Я имею право расслабиться и уединиться сам с собой? Или только право напрячься?
- Стоять! - прозвучал грозно-вальяжный окрик над самым ухом. Вот блин! Я уже почти на выходе - у всех на виду прокрался на цыпочках. - Ты куда?
Странно, глаза у Мишани смотрели в разные стороны.
- Ну... это... как его...
- Точно! - воодушевлённо воскликнул он. - Давай устроим день открытых дверей! У нас ещё граммов двести осталось, - сообщил он по секрету, - и врезал кулаком по дверям, аж створки испуганно шарахнулись в стороны и страшным голосом объявил: - Никому не оставаться на своих местах! Пожар! Брандспойт у меня. Заходим, не стесняемся, в дверях не толкаемся, - зверское выражение лица перетекло в умилительное, он сделал приглашающий жест. - Просю!
Испуганные лица в дверном проёме пришли в движение, и с опаской, но целеустремлённо - как грызуны за Нильсом потянулись в мою комнату... Мой кабинет! Мою спальню!!! Мою уютную клетушечку...