Герман, развалившийся со стаканом виски в руках, потянулся в кресле:
— Небось, наша скромница с мужичком развлекалась. Сейчас она нам все расскажет, ты не торопи ее, брат.
Слава шагнул к моей сумке, вытряхнул ее содержимое на стол, протянул мне «Сименс».
— Для чего тебе понадобился второй телефон?
Я хладнокровно сказала:
— Мне нужно было позвонить, зная, что тебе не донесут, с кем и о чем я говорила.
Герман лениво сказал:
— Чего ты с ней разговариваешь? Вмажь ей как следует, по ее хорошенькому личику, она вмиг разговорится. А не хочешь руки пачкать, так я с удовольствием. Дело-то семейное.
От его слов во мне поднялась такая волна ненависти, я вспомнила все похабные фотографии, все гадкие подробности их бизнеса, что я сжала зубы и проговорила, повернувшись к нему:
— Не утруждайся. Твоему брату тоже, наверное, хочется вспомнить вольные молодые годы. Ну же, не стесняйся!
Герман захохотал:
— Слушай, а ты мне такая гораздо больше нравишься. Теперь понятно, почему Славка так старался от тебя все скрывать. Дурак, документы подделывал, прятал тебя ото всех. Расскажи хотя бы, где тебе удалось заполучить хахаля, не в Интернете же ты его нашла.
Неожиданно Слава как будто пришел в себя:
— Герман, заткнись, — осадил он брата. — Рита, мы можем поговорить, как нормальные люди?
— Я — могу, а вот ты — вряд ли.
— Хорошо, тогда объясни, что с тобой происходит в последнее время?!
Я повернулась и вышла на веранду, негромко приказала Игорю:
— Принеси из моей машины документы.
Он не осмелился меня ослушаться.
Я вернулась в комнату, подошла к столику и налила себе минеральной воды. Герман невольно подвинул свои длинные ноги, чтобы не мешать мне, правда, при этом насмешливо хмыкнул.
Игорь внес в комнату документы, положил на стол и молча ретировался.
Слава полистал папку, к альбому даже не прикоснулся. Буднично спросил:
— Дорого заплатила?
— Нет. Дала, сколько просили, не торгуясь. Правда — она дороже стоит.
Он поднял на меня глаза:
— Дороже чего? Любви, семейного счастья, нашей дружбы?
— А, так это ради всего этого ты мне врал, врал всю жизнь? Почему ты никогда даже попыток не делал, чтобы признаться во всем, рассказать мне о себе правду?
Слава поднялся, подошел к окну.
— Да потому что ты — чистюля и отличница, настоящей жизни не видела никогда. Самым большим горем в твоей жизни было то, что мать вышла замуж второй раз, ты даже сейчас не понимаешь, что она — живой человек, ей тоже чего-то хочется! А у меня жизнь своя, я всего и всегда добивался сам, и Герка тоже. Да, мы такие, но тогда время было таким. Ты же никогда не захочешь понять, что иначе я тогда не мог. Не мог!