Она внезапно осеклась и прикрыла рот ладошкой, с испугом глядя на Алексея:
— Ой, простите, я, кажется, наговорила лишнего.
— Не извиняйтесь, Настя, продолжайте, прошу вас. Я слушаю вас с огромным интересом. Признаюсь, чем дольше я с вами общаюсь, тем больше вы меня поражаете.
— Я понимаю, как нелепо выглядят личные переживания на фоне всеобщего горя, голода, разрухи, смертей, только, как бы не ярилась война, она не может отнять у человека его чувств. Наверное, я много говорю, хочу сказать последнее, — она встала, не в силах унять волнения. — Знаете ли вы, что такое одиночество? Вы пытались заглянуть когда-нибудь в этот черный омут, где нет смеха, дружеского взгляда, искры внимания и участия, где одна только мертвая тишина?
— Настя! Вы так молоды, откуда вам все это знать?! — в изумлении воскликнул Алексей.
— Я часто пытаюсь поставить себя на место другого человека. Я хочу представить, что чувствует одинокий человек, и тогда словно вхожу в зияющий подземный ход, где с каждым шагом меркнет свет, становится все темнее и темнее, гаснут постепенно звуки и холодом веет в лицо, и вот уже совсем ничего не видно и не слышно, лишь доносятся из кромешной тьмы вздохи метущейся, изнемогшей души. И так мне становится тяжело, так страшно, что нет сил дойти до конца.
Она умолкла, грудь ее часто вздымалась, глаза были широко раскрыты и полны неподдельной муки.
Алексей поспешно подошел к ней и обнял:
— Настенька, успокойтесь. Это все война проклятая! У вас нервы ни к черту, да еще богатое воображение. Этак можно себя до смерти запугать. Не думайте больше об этом человеке. Наверное, вы правы, я действительно виноват, но поймите, из-за него пострадали мои друзья, а этого я ему никогда не прощу.
Она подняла к нему тихое и ясное лицо:
— Но, может быть, вы спасете других, если протянете ему руку?
Алексей смотрел на нее с улыбкой:
— Знаете, о чем я больше всего жалею? О том, что у меня нет черных очей, смоляных бровей, южного темперамента, словом, о том, что я не Вазген.
И все же я счастлив оттого, что у моего друга такая жена. Хоть в чем-то я могу быть за него спокоен.
Он поцеловал Настю в щеку и отправился навстречу волнам и ветру.
На пирсе он увидел высокую фигуру Смурова. Он стоял к Алексею спиной совершенно неподвижно и смотрел на воду.
— Смуров! — крикнул Алексей. Тот вздрогнул и резко обернулся. — Ты хотел идти со мной в плавание?
Смуров не отвечал и смотрел на него с угрюмой настороженностью, видимо, опасаясь очередной насмешки.
— Тогда готовься. В 20.00 отчаливаем из Новой Ладоги. Продумай, как одеться — погода портится, ветер крепчает.