Павел вышел на лестницу, снова взглянул на стального вождя и подумал: "Что ж, когда ты в фаворе, шутить легко. Всякую глупость и даже мерзость на "уру" примут".
И позже, когда Троцкого перехитрили, сначала отняли пулеметы, а потом сослали на окраину страны в бывшую крепость Верную, Павел, хотя и жалел железного бедолагу-вождя, но ночную встречу с ним все равно помнил.
Женя стучала на машинке, стопка отпечатанных страниц росла, однако полностью отдаться работе Жене не удавалось. Мешал Пашет. Прочитав первую порцию, он почему-то не потребовал продолжения.
"Неужели ему неинтересно? - думала Евгения Сергеевна. - Или притворяется? Нет, просто себе внушил, будто Токарев бездарен. А раз я назвала рукопись талантливой, меня следует проучить. Господи, когда прекратится наша внутрисемейная борьба? Когда один из нас умрет..."
Подумала и перепугалась, не произнесла ли фразу вслух.
"Н-да... - покачала головой. - Счастливые люди не изводят друг друга. У них все силы отнимает поприще. А мы - неудачники... Не желает читать? Ну и пусть. Это даже к лучшему. Дальше пойдут малоприятные страницы о Варваре Алексеевне.
До сих пор не пойму, чем Пашета привлекла эта ведьма? Бедняга, не повезло ему с женами..."
К шестнадцати годам Бронька Токарь выглядела двадцатилетней и ростом вымахала с Челышева.
- Ужас какой-то! Что творится с девочкой?! Увидите, это не к добру! вздыхал Арон Соломонович.
Челышев и старый доктор сидели на бульваре под светлым тентом. Павел пил пиво, доктор ел мороженое.
- Продыху нет от вашей Броньки, - пожаловался молодой инженер. - Ко мне ходят дамы, а эта, извините, цаца торчит на заборе и матюгает их на весь двор. Теперь стала камни швырять. Уймите ее.
- Паша, медицина бессильна, - робко улыбнулся Арон Соломонович. - Вы должны сами себе помочь. Вы еще молодой. Зачем же губите себя в наших палестинах?! Кстати, почему не на службе? Случайно, вас не сократили?
- Нет, я в отпуске.
- Слава Богу. А я, представьте, испугался. Знаете, что я вам скажу? Уезжайте. Да-да, уезжайте. Вас уже никто здесь не держит...
- Никто, - покраснел Павел, понимая, что доктор намекнул на Леокадию. Два года назад нежданно-негаданно в Королевстве сербов, хорватов и словенцев (так в то время называлась Югославия) сыскался Клим и стал забрасывать жену посланиями. На чужбине, писал, не сладко, но и жить врозь не гоже. Леокадия обила пороги серьезных губернских учреждений и, напирая на то, что женщина она одинокая, бездомная, неслужащая, выплакала себе визу.
- Уезжайте, Паша. Ничего, кроме неприятностей, вас в нашем захолустье не ждет. Уезжайте в Москву. Здесь вы плывете по течению, а это плохо кончится... Верьте мне. Я старый человек. Я тоже совершил катастрофическую глупость: не уехал. Конечно, было нелегко. Шла война. Мы собирались, но так и не сдвинулись с места. А ведь могли поселиться в Ростове, в Тифлисе или на Волге, скажем, в Саратове. Для врача черты оседлости не было. Девочка не узнала бы, кто она, и выросла бы совсем другой. - Доктор вздрогнул, отчего ложечка звякнула о закраину розовой мороженицы.