Следующим полез Сашка. Вцепившись обеими руками в друга, он перебрался через невидимый рубеж, и Данил даже уловил момент, когда сила тяжести дернула тело напарника вниз. Сашка распластался на асфальте и, оглядевшись, осторожно поднялся на ноги. Колупнул носком «берца» асфальт, подпрыгнул пару раз и покачал головой:
– Чудны дела Твои, Господи… Давай сюда, Дан.
Данил осторожно перебрался через край. На мгновение и впрямь закружилась голова, и с перебоем стукнуло сердце, как бывает, когда неожиданно провалишься в яму или упадешь с высоты спиной вперед – но и только. По эту сторону был все тот же асфальт, но только эта плоскость теперь воспринималась как горизонтальная. Удивленно хмыкнув, он поднялся.
– А ведь второй переход через «ноль» мы уже сделали, – сказал вдруг Кубович. – Получается, теперь надо вот-вот третий ждать, а там уже и по сторонам смотреть повнимательнее?..
– Ну… Если гипотеза верна, – получается так, – развел руками Профессор.
– Я, кажется, уже сейчас что-то вижу, – сказал вдруг Счетчик, указывая куда-то в глубину тоннеля. – Вон, посмотрите… Домик что ли?.. Леха, подсвети.
Луч дальнобойного фонаря сместился – и в его свете сталкеры увидели странную хибару. Данилу сначала показалось, что это просто гора непонятной и ни к чему не годной дряни, и лишь потом, когда сталкеры подошли поближе, он понял, что эта куча и впрямь претендует на звание человеческого жилища. К ней неприменимо было даже слово «построена» – лачуга была именно что сооружена, слеплена из самого разномастного хлама. Две стены сложены из коробок и ящиков, третья – из двух автомобильных ураловских капотов, крыша – рифленые железные листы, а вместо дверного проема в торцевую часть было врезано большое ураловское же колесо. Территория вокруг хижины была усеяна самым разнообразным хламом, который скапливается, если место не убиралось в течение очень долгого времени. Это были именно что бытовые отходы – пакеты с засохшей или заплесневевшей едой, пустые банки из-под консервов, пара драных носков, гильзы, пластиковые бутылки разного размера и конфигурации, скомканная бумага и прочий тому подобный мусор.
И среди всего этого великолепия внимание Данила вдруг привлек длинный, в рост человека, предмет, похожий на развернутый костюм ОЗК, валяющийся почти у самого входа. Профессор, тоже заметивший эту странную вещь, шагнул вперед – и вдруг запнулся… Выругался трехэтажно, голосом, полным безмерного удивления – и, подцепив ногой, перевернул с сухим шелестом. И в этом отвратительном до тошноты бурдюке, в этой пустой, вялой кожистой оболочке, в сплющенном, сдувшемся, словно шарик, седом плешивом черепе с пустыми провалами глазниц и раскрытым в безмолвном крике ртом, Данил вдруг с оторопью узнал… останки Нибумова. Он лежал – и прижимал к груди грубое подобие куклы, скрученное из целлофана и обмотанное веревками…