Воспоминания о прошедшей ночи затопили сознание Калли, и она улыбнулась самой себе, подумав, что добродетельная женщина на ее месте ощутила бы неловкость и стыд. Она же лучилась счастьем, захватившим все ее существо и не оставившим места иным чувствам.
Несмотря на то что ей было жарко, она еще некоторое время лежала неподвижно, купаясь в новых восхитительных ощущениях своего тела, упоительно живого после вчерашней ночи и приятно утомленного.
Наконец Калли встала с постели, прикрыв Бромвеля простыней, и осмотрела комнату. Их вещи валялись повсюду. Припомнив, с какой поспешностью они срывали с себя одежду, девушка подумала о том, что большая ее часть окажется безнадежно испорченной. Она порадовалась, что привезла с собой несколько платьев.
Пламя камина давно превратилось в золу, но она едва ощущала холод, направляясь к окну. В комнате все еще царил полумрак, но пробивающийся сквозь щель в занавесках солнечный свет свидетельствовал о том, что уже давно рассвело. Отодвинув край тяжелой занавески, она выглянула наружу. Было утро, и солнце заливало окрестный пейзаж. Калли снова устремила свой взгляд на комнату.
Ее платье бесформенной массой лежало на стуле, нижняя юбка валялась у кровати, а чуть поодаль — ботинки. Сорочка, превратившаяся в мятый комок, обнаружилась у самой двери. Калли принялась ходить по комнате, собирая свои вещи.
Повернувшись к постели, она заметила, что Бромвель наблюдает за ней, подперев голову локтем. Вскрикнув, девушка уронила одежду.
Он улыбнулся:
— Вот так намного лучше. Одежда слишком многое скрывала.
— Что ты делаешь? — нахмурилась она. — Ты напугал меня!
— Любуюсь тобой, — ответил Бром.
— Тогда почему не произнес ни слова? Я думала, ты еще спишь.
— Знаю. Так было гораздо интереснее, — ухмыльнувшись, признался он.
Калли склонилась, чтобы поднять одежду, и прикрылась ею. Щеки ее залились жарким румянцем.
— Нет, не прячь свое тело, — произнес граф. — Мне нравится смотреть на тебя.
Калли неуверенно улыбнулась, ощущая себя одновременно и неловко, и в то же время чувствуя, как лоно ее начинает увлажняться от возбуждения.
— Едва ли это честно, когда сам ты остаешься благопристойно прикрытым.
Это было не совсем так, потому что простыня была натянута лишь до талии, открывая ее взгляду его руки и торс, являющие действительно притягательное зрелище.
Бром усмехнулся и отбросил простыню прочь.
— Вот. Теперь ты можешь видеть столько же, сколько и я.
Щеки ее покраснели еще сильнее, пока глаза, повинуясь собственной воле, скользили по его телу, отмечая загорелую кожу, крепкие мускулы и очевидное свидетельство его возбуждения.