Маряга расхохотался.
— Дай на один день! Я перефотографирую как-нибудь, а тебе за это… тебе дам… Я тебе десять своих кассет отдам!
К удаче для себя Раздолбай присутствовал при этой сцене, и не зря дядя Володя хотел, чтобы у него были полезные навыки.
— Если надо, я за пару кассет могу хорошие копии сделать, — ненавязчиво предложил он, прикинувшись простачком.
Сделку заключили немедленно, скрепив парой стопок ликера, который Маряга привычно отлил из бара своего папы. Фотографии были уложены в дипломат и бережно, как алмазное колье, доставлены к Раздолбаю.
— Испортишь хотя бы одну, заплатишь бабки и не дам тебе больше никакой музыки, — пригрозил Маряга.
Через день Раздолбай вернул фотографии в целости и сохранности. Маряга водрузил на свою полку десять пуховских кассет, выбрал из них две самых потрепанных и небрежно протянул Раздолбаю, а счастливый Пух вприпрыжку побежал превращать свою комнату в копию Марягиной сокровищницы. Все были довольны, а больше всех — Раздолбай. Маститый фотограф давно научил его делать дубликаты фотографий, и получить полный дипломат вожделенных для многих снимков было все равно, что добыть машинку для рисования денег. С каждой фотографии Раздолбай отпечатал контактный негатив, с которого напечатал позитивный дубликат для Пуха, и никто не мог запретить ему делать потом с этих негативов бесчисленное количество копий на продажу.
За ценой Раздолбай не гнался. Фотографии шли у него в школьном туалете по рублю, и вскоре каждый пионер, сэкономивший на мороженом, имел у себя дома сокровища, доступные раньше только избранным. Понимая, что Маряга, узнав об этом, выбьет зуб или два, Раздолбай говорил покупателям, что рок-группы на фотографиях запрещенные, и если их увидят, то комсомола пионерам не видать и хорошей характеристики тоже. Угроза была недалека от реальности, пионеры боялись и прятали снимки, как наркотики на таможне.
Дубликатами Марягиного достояния Раздолбай торговал целую школьную четверть. Он заставил кассетами длинную полку, повесил на стену цветной плакат «Айрон Мейден», стал покупать у таксистов Мальборо и совсем забыл, что такое брать деньги у родителей. Принимать от мамы трояк, зная, что рублями и трояками набит пухлый конверт под матрасом, ему было неловко. Деньги давали незнакомое раньше чувство свободы. Когда дома никого не было, он доставал конверт, теребил пачку мятых купюр и наслаждался ощущением, что может прямо сейчас, никого не спрашивая, пойти и купить себе все, что хочет. На самом деле в конверте было не так много денег, но в шестнадцать лет желания Раздолбая не выходили за пределы кассет, сигарет и пиццы в пиццерии, куда его все равно после шести вечера не пускали. Когда все пионеры-металлисты завесили комнаты фотографиями и перестали их покупать, он даже не огорчился, что денежная река иссякла. Кассет у него стало поровну с Марягой, цветной плакат на стене приятно ласкал чувство избранности, а сигарет, если не тратиться на «Мальборо», можно было купить на пять лет вперед. Содержимое конверта удалось растянуть надолго, и последние двенадцать рублей Раздолбай даже прихватил с собой в Юрмалу, присовокупив к подаренной родителями сотне.