— А-а! — понимающе закивал Мартин. — Ты веришь в историю про сына Бога, родившегося от земной девы, который совершил много хороших дел, воскресил мертвого, был предан, принял мученическую смерть и вознесся? Я правильно понимаю?
— Да, я в это верю.
— Отлично! Правда, я говорил про Геракла. Сына бога Зевса и смертной женщины, который освободил из Аида Алкестиду, был предан своей женой, взошел на костер и вознесся на номенклатурный Олимп. Зевс и Геракл тоже были реальными персонажами? Тебе не кажется, что эти мифы собраны из одного конструктора? Только один миф остался в литературном наследии, а другой насадили мечом Римской империи и заставили в него слепо верить, чтобы держать баранов в повиновении, — вот и вся разница.
— Я ни у кого не в повиновении и не верю слепо. Я не был две тысячи лет назад в Иерусалиме и не видел тех событий своими глазами. Я верю, что было так, не потому, что прочитал об этом, а потому, что сегодня, когда с этим соприкасаюсь, то чувствую, что все это живое и влияет на жизнь.
— Что влияет?
— Евангелие.
— Кабзда вечеринке, — вздохнул Барсук. — Мороза пробило на умняк, можно расходиться.
— Барсук прав, — согласился Миша. — Все отдыхать хотят, Мартин, закроем тему.
— То есть ты отказываешься от шанса просветить заблудшую душу? — не унимался Мартин. — Вдруг, я — сомневающийся грешник, приведенный к тебе, чтобы услышать слова, которые исправят мою жизнь? А ты замыкаешься и стыдишься эти слова сказать. А как же: «Отец мой небесный постыдится тех, кто меня постыдился»?
— Я не стыжусь, просто, по-моему, это не всем интересно.
— Мне очень интересно, — вмешался Раздолбай. Его изумляло, что Миша верит Библии, и он хотел найти какое-нибудь простое объяснение этой странности. Услышать, например, что Библия — хороший талисман и помогает играть концерты.
— Давайте встретимся втроем в Москве, я расскажу все, что знаю, — уклонялся Миша.
— А может быть, никакого «потом» не будет? Может быть, мне суждено дико погибнуть по дороге в Москву, и ты лишаешь мою душу последней возможности склониться в правильную сторону? Я не ерничаю. Я искренне хочу понять некоторые вещи, — настаивал Мартин.
— Хорошо, какие?
— Ты говоришь — Евангелие живое. Что это значит? Ты живешь, как там предписано?
— Стараюсь.
— То есть ты постишься, не ешь скоромного по средам и пятницам?
— Ты путаешь Евангелие и церковный устав. Смысл не в том, чтобы поститься, а в том, чтобы жить по совести и развивать в себе любовь к людям. А пост — это упражнение, помогающее отстраниться от себя и сделать голос совести чуть громче. И да, конечно, я это упражнение использую.