Дмитрий Алексеевич, раздобревший, с изрядным уже брюшком, не вставая, протянул руку.
— Здорово, Царевич! — нарочито громко поздоровался Бегун и уселся в кресло напротив. — Чего звал?
Царевич кивнул, и оловянные солдатики исчезли за дверью.
— А ты не знаешь? — спросил он. — Когда с долгами разбираться будем? — он выложил на столик пачку торопливых расписок. — Я жду, даже проценты не накручиваю по старой дружбе. Но надо ж совесть иметь, Бегун!
— Нет денег, Дима. Появятся — отдам сколько смогу… Я Владимирскую обошел — двенадцать деревень, Тверскую, Архангельскую, Тулу, Вятку. Никогда столько за год не нахаживал. Рубль Новгородскую по новой прочесал — нет досок, новоделы одни. Все разграбили…
— А кто грабил? Ты же все и вычесал! А я, значит, виноват, я должен с этими бумажками вместо денег сидеть! — взмахнул Царевич расписками. — Подтереться мне ими, что ли?!
— Ты лучше посчитай, сколько ты на мне нажил! — Бегун вскочил, указал на доски по стенам. — Это — мое! И это мое! Никола — мой! Праздники — мои! Эту мамку я три года выпасал — сколько ты за нее заплатил, помнишь? Я по уши в грязи лазил, а ты жопу от стула не оторвал. Я в сарае на дровах спал, а ты водку с фирмачами жрал, всех трудов — доски им в чемодан положить и до машины поднести!
— У каждого свое дело, и каждый за свое дело получает…
— На Лубянке мы с тобой по одному делу шли. И получили бы поровну!
— Ты вспомни еще, что при батюшке царе было! Времена давно другие… Все как люди живут, — развел руками Дима. — У Пузыря три магазина в Германии, Миша-Муромец — банкиром стал, Леня-Самовар — советник министра культуры, советует чего-то за культурные бабки. Я ведь предлагал тебе в дело со мной идти, только работать надо было, реальные бабки крутить. Так нет, ты у нас вольный художник…
— Был художником, — буркнул Бегун.
Запищал телефон на столе, тотчас включился автоответчик и елейным голосом Димы попросил оставить информацию или номер, по которому хозяин непременно перезвонит сразу по прибытии.
— Опять я виноват… Сидел бы ты в своей Репинке, рисовал доярок и сосал лапу, — сказал Царевич, прислушиваясь к взволнованному далекому голосу, который беседовал с автоответчиком о таможне и контейнерах. — Нажил я на нем!.. Ты на меня молиться должен. Ты вспомни, что ты имел! А что бабе все оставил — дураком был, дураком и помрешь.
— Иначе бы она сына не отдала.
— Это твои проблемы, — отмахнулся Дима, схватил трубку и заорал: — Мне насрать на твою таможню, понял, насрать!! Если завтра контейнеров не будет — я тебя раком поставлю! Я тебе хрен на пятаки порублю, ты меня понял?! Там двести миллионов моих денег!