Больше они не говорили.
Утром Бегун вышел проводить их.
— А ты? — удивился Павлик, увидев, что отец не собирается в дорогу.
— Я догоню, — Бегун только коротко потрепал его по голове и подтолкнул к Еремею, чтобы не выглядело прощанием. Он даже улыбнулся ободряюще, но, наверное, вышло это у него неважно, потому что Павел забеспокоился:
— Я с тобой!
— С тобой мне тяжело будет. Не дойду.
Еремей поднял Павлика за спину и двинулся прочь по целине.
— Слышь, Еремей… — окликнул Бегун.
Тот обернулся.
— Неждане скажи, что…
Еремей покачал головой и указал себе на плотно сжатые губы. И пошел уже не оглядываясь…
Бегун долго сидел, уперев глаза в темную, изрезанную ножом столешницу. Печка давно прогорела, дом быстро выстывал.
Проваливаясь по пояс в сугроб, он добрался до поповской избы, утоптал снег у двери и выбил из скобы примерзший засов. Здесь было так же голо и чисто. На столе расстелен был платок Нежданы, на нем лежал венок, скрученный красной лентой из сухих ломких цветов и листьев девясила.
Бегун наконец очнулся. Год, на самом деле, это не так уж и долго, если нет времени на уныние, если каждый день полон забот. Он раскопал двери храма, зажег свечу перед слепым иконостасом, помолился за добрый путь Павлу и Еремею.
Потом пошел по избам. Собрал с миру по нитке недостающую посуду, топоры, пилы, одежу, обувку, — все, что не сумел бы сделать своими руками, — и снес к Еремею. Припасы перетаскивать не стал, а только провел учет: сколько солонины и копченого мяса, картошки, репы и прочих овощей, мороженой рыбы, кадушек с капустой, грибами, квасом, морошкой и клюквой, сколько муки в подполе у отца Никодима, Луки и других — и составил реестр на клочке бумаги.
Когда он закончил, глухая ночь была над мертвым селом, без единого живого огонька на много верст вокруг, без тепла, без звука. Медленно плыл в воздухе тяжелый снег. Если затаить дыхание, слышен был только время от времени натужный скрип ветвей, придавленных сугробом.
Бегун зажег лучину, растопил заново печь, зарядил похлебку в чугуне и еще раз изучил свой реестр. Даже если совсем уж не заладится с охотой — на одних припасах можно перезимовать. Можно жить! Грешно падать духом — белозерцам стократ труднее во времянках в зимней тайге!
Он поужинал, пересчитал напоследок оставленные Еремеем патроны, добавил восемь пистолетных из обоймы пилотского ТТ. Набрал воздуху, чтобы задуть лучину… и замер, прислушиваясь, чутко поводя головой из стороны в сторону.
Вскоре ему снова почудился чужой звук, а затем явственно затарахтел вдали мотор снегохода. Бегун даже засмеялся с досады, качая головой: как же он, человек из реального мира, мог поверить, что ЧК вот так легко отступится, оставит его в покое! Он снарядил заново обойму и с размаху загнал ее в пистолет, прихватил Еремееву винтовку и вышел из дому.