Он нерешительно замешкался перед вопросом «Кем приходитесь заключенному?», потом храбро написал «Сын».
Он протянул бланк дежурному. Тот медленно, внимательно прочел его, потом с серьезным видом бесстрастно посмотрел на Манфреда:
– За все эти годы у него не было ни одного посетителя, – сказал он.
– Я не мог прийти раньше, – ответил Манфред. Он пытался найти себе оправдание. – Были причины.
– Все так говорят. – Но тут выражение лица дежурного слегка изменилось. – Вы ведь боксер?
– Да, – кивнул Манфред и, повинуясь порыву, сделал тайный знак «ОБ». В глазах дежурного мелькнуло удивление, потом они снова опустились к бланку.
– Хорошо. Садитесь. Я позову вас, когда он будет готов, – сказал он и, прикрываясь бланком, сделал ответный знак «Оссева брандваг».
– Убей сволочного rooinek’а[45] вечером в субботу, – прошептал он и отвернулся.
Манфред удивился, но обрадовался и поразился тому, как широко раскинуло свои руки братство, собирая Volk.
Десять минут спустя дежурный провел Манфреда в камеру с зелеными стенами и забранными решеткой окнами; в помещении стоял простой стол и три стула с прямыми спинками, больше ничего. На одном из стульев сидел старик, но он был незнаком Манфреду, и юноша выжидательно осмотрелся.
Незнакомец медленно встал. Годы согнули его, кожа была морщинистая, в складках и пятнах от солнца. Волосы, редкие и грязно-белые, точно сырой хлопок, едва прикрывали череп, пятнистый, как яйцо ржанки. Худая морщинистая шея торчала из грубой миткалевой тюремной робы, как голова черепахи из панциря, глаза – бесцветные, поблекшие, с воспаленными веками – слезились; слезы, как роса, собирались на ресницах.
– Папа? – недоверчиво спросил Манфред, увидев пустой рукав, и старик молча заплакал. Плечи его ссутулились, и слезы, переливаясь через красные веки, потекли по щекам.
– Папа! – сказал Манфред. Гнев грозил задушить его. – Что с тобой сделали!
Он бросился к отцу, чтобы обнять, отворачиваясь от дежурного, пряча свою слабость и слезы. – Папа! Папа! – беспомощно повторял он, обнимая худые плечи под грубой тюремной робой; повернув голову, он умоляюще посмотрел на дежурного.
– Я не могу оставить вас одних, – понял тот и покачал головой. – Честное слово. Вопрос не только в моей работе.
– Пожалуйста, – прошептал Манфред.
– Слово брата, что не попытаетесь устроить ему побег?
– Слово брата, – ответил Манфред.
– Десять минут, – сказал дежурный. – Больше дать не могу.
Он отвернулся и закрыл за собой стальную зеленую дверь.
– Папа!
Манфред подвел дрожащего старика к стулу, усадил и склонился к нему.