Он старался помнить ее привлекательность и прелесть, тонкие и деликатные, как лепестки розы, но эти привлекательность и прелесть давно исчезли, лепестки розы завяли, и теперь от нее пахло разложением. Приторный тошнотворный душок наркотиков исходил из каждой поры ее тела, и от незаживающих глубоких язв на ягодицах и крестце также исходит слабый, но отвратительный запах, который он так ненавидит. Ему теперь трудно находиться с ней рядом. Ее запах и вид отталкивают и в то же время наполняют его беспомощной жалостью и разъедающим чувством вины из-за его неверности.
Она исхудала как скелет. На костях хрупких ног совсем не осталось плоти, они похожи на лапы цапли или журавля; ноги прямые, но не изящные, выделяются только узлы коленей и непропорционально большие ступни.
Руки стали такими же тонкими, плоть сошла и с костей черепа. Губы истончились, так что зубы постоянно оскалены, когда Изабелла пытается улыбнуться или – чаще – когда она сердится, голова напоминает череп. Десны у нее бледные, почти белые.
Кожа тоже бледная, как рисовая бумага, такая же сухая и безжизненная, такая тонкая и прозрачная, что на руках и лбу видны голубые жилки вен, и единственной живой чертой на лице остаются глаза; в них теперь блестела злоба, словно Изабелла возненавидела Блэйна за то, что у него здоровое крепкое тело, тогда как ее тело искалечено и бесполезно.
– Как ты можешь, Блэйн? – Она задала вопрос тем высоким, обвиняющим, плачущим голосом, который бесконечно использовала в прошлом. – Ты обещал, Блэйн. Бог свидетель, я так мало тебя вижу! Я ждала этих выходных с самого…
Это продолжалось до бесконечности. Он пытался не слушать ее, но обнаружил, что снова думает о ее теле.
Он почти семь лет не видел ее без одежды, но примерно с месяц назад вошел в гардеробную жены, полагая, что Изабелла в беседке в саду, где она проводила большую часть дня. Но жена обнаженная лежала на белой простыне на массажном столе, к ней склонилась дневная сиделка в форме; должно быть, потрясение очень ясно читалось на его лице: обе женщины удивленно посмотрели на него.
На узкой грудной клетке Изабеллы проступали все ребра, ее груди свисали как пустые кожаные мешки. Темные густые лобковые волосы казались неуместными и непристойными в костлявой чаше между бедер; ниже под неестественным углом торчали ноги-палки, такие худые, что промежуток между ляжками был шире ладони Блэйна.
– Убирайся! – крикнула она, и он оторвал от нее взгляд и выбежал из комнаты. – Убирайся! Никогда больше не приходи сюда!
Теперь ее голос звучал так же.