После окончания войны в ведении А.Я. Вышинского по линии МИД оказались вопросы ООН. Он был главой советской делегации на первой сессии Генеральной Ассамблеи ООН; неоднократно выступал там с речами, которые вызывали живой интерес у слушателей, особенно представителей западного блока. Дж. Ф. Даллес старался не пропускать его выступлений и отмечал сильное воздействие риторики Вышинского: “Его слова, даже когда они произносились на незнакомом языке, поражали как пулемётная очередь”. “Когда выступал Вышинский, любая аудитория была переполнена”>4.
Работая в МИДе, Вышинский не порывал связей с юриспруденцией. В 1939 году он возглавил Институт права Академии наук и редакцию журнала “Советское государство и право”. В 1947 году за труд “Теория судебных доказательств” ему была присуждена Сталинская премия.
В отличие от В. Молотова, с конца 1940-х гг. утратившего доверие Сталина (что выразилось, в частности, в снятии его с поста министра иностранных дел), А.Я. Вышинский до конца пользовался расположением вождя. 5-6 марта 1953 года, сразу после смерти Сталина, новое руководство вывело Вышинского из кандидатов в члены президиума ЦК и понизило в должности до первого заместителя министра иностранных дел.
В дальнейшем А.Я. Вышинский выполнял обязанности постоянного представителя СССР при ООН и, несмотря на вызовы, в Москву не приезжал. 22 ноября 1954 г. он скоропостижно скончался от сердечного приступа во время завтрака в советском представительстве в Нью-Йорке.
С началом кампании Хрущёва против сталинизма деятельность Вышинского стала подвергаться публичному осуждению как в официальной прессе, так и в либерально-космополитической публицистике. Историческая истина в этой пропаганде троцкистами нередко полностью извращалась. Одним из наиболее ярких примеров такого рода являлось приписывание Вышинскому утверждения, что “признание обвиняемого является царицей доказательств” в судебном процессе. В действительности Прокурор Союза говорил прямо противоположное:
“…было бы ошибочным придавать обвиняемому или подсудимому, вернее, их объяснениям, большее значение, чем они заслуживают этого… В достаточно уже отдаленные времена, в эпоху господства в процессе теории так называемых законных (формальных) доказательств, переоценка значения признаний подсудимого или обвиняемого доходила до такой степени, что признание обвиняемым себя виновным считалось за непреложную, не подлежащую сомнению истину, хотя бы это признание было вырвано у него пыткой, являвшейся в те времена чуть ли не единственным процессуальным доказательством, во всяком случае считавшейся наиболее серьезным доказательством, “царицей доказательств” (regina probationum)…