На этом они замолчали и все кончилось. Сказанные слова не возьмешь обратно, и уютный вечер и легкое веселье вдруг пропали. Они пытались продолжать, но было поздно. Джон Тремэйн принял надменный, неприступный вид, а его жена стала холодной и отчужденной. Джилли снова ушла в себя, а молодая Энни присутствовала лишь телесно, что же до ее мыслей, они блуждали неизвестно где…
С тех пор такие сборища стали реже. Их дружба — или то, что связывало Тремэйнов, Вайтов и Джемисона, — стала холоднее, сохранялась только по необходимости: будучи самозванной элитой общества, они не могли слишком свободно общаться с теми, кто стоял ниже на социальной лестнице.
Старик оказался между ними — ни то ни се. Не теряя связи с Тремэйнами, Джемисон в то же время никогда не упускал случая поддержать Джилли и Энни. Более того, временами он захаживал в «Приют моряка» и завел осторожную дружбу с обычно недружелюбными местными жителями. Тремэйны считали его то ли блаженным, то ли святым, а Джилли и Энни Вайт — обе — видели в нем посланника Божьего.
Однажды вечером в начале марта Джилли позвонила старику под тем предлогом, что у нее закончились таблетки, прописанные им для нее. Но Джемисон чувствовал, что за этим звонком стоит нечто большее. В голосе женщины слышалось одиночество, и старик догадывался, что ей нужно с кем-то поговорить… или чтобы с ней кто-то поговорил.
Он сразу же поехал к ней.
Джилли успела приготовить к его приходу стакан шерри. Получив месячный запас таблеток и предложив ему сесть, она призналась:
— Я так глупо себя чувствую… Позвонила на ночь глядя, хотя весь день помнила, что лекарство кончается. Надеюсь, вы не в обиде?
— Вовсе нет, дорогая, — ответил старик. — Разве что я чуточку беспокоюсь, не слишком ли много вы их принимаете. Видите ли, по моим расчетам у вас еще должен был остаться двухнедельный запас. Конечно, я могу и ошибиться. Память у меня уже не та, что прежде. И все же?..
— О, — замялась она. И тут же опомнилась: — Ан нет, наоборот, память у вас отличная. Это я виновата. Я как дура… ну, рассыпала таблетки, и мне не хотелось принимать те, что побывали на полу.
— Вполне разумно, — похвалил он, — и вообще, я слишком давно не интересовался, как вы себя чувствуете. Но, видите ли, Джилли, я ведь не молодею и врачебные привычки уходят. Мне очень не хотелось бы думать, что мои таблетки причиняют вам какой-либо вред.
— Вред? Совсем наоборот, — возразила она. — По-моему, я чувствую себя лучше. Стала спокойнее — может, слегка легкомысленнее, но… Вот вы, Джеймс, сейчас пожаловались на память. Ух, мне бы такую память, как ваша! Нет, я не думаю, что дело в ваших таблетках — хотя, может быть, побочный эффект, — но я то и дело на чем-нибудь спотыкаюсь. И не только в словах или в мыслях, но и чисто физически. Теряю равновесие и чувствую иногда такую слабость… Может, вы замечали?