«Вы знаете, мы решили идти», – сказал он, вставая, когда жена остановилась в дверях с дымящимся подносом.
«Ничего, – сказал я, – успеем».
Я взял чашку и стоя, обжигаясь, выпил ее в несколько глотков. Он тоже пригубил. Жена все еще что-то чувствовала, она догадывалась, что, пока ее здесь не было, я должен был узнать что-то более определенное, и сейчас заглядывала мне в глаза. Я никак не отвечал на ее взгляды. Она смотрела на него, он тем более оставался непроницаемым. Она чувствовала в его облике какую-то неуловимую странность, но никак не могла ее определить. Пожалуй, это была странность страхового агента. Темно-синий макинтош придавал ему мрачноватую элегантность.
«Но ты придешь к обеду?» – спросила она, когда я поставил чашку на поднос. До обеда оставалось еще часа четыре.
«Конечно», – сказал я и посмотрел на него.
Он кивнул, не то подтверждая мое предположение, не то одобряя меня за то, что я включился в игру.
Когда мы вышли на улицу и немного отошли от дома, он остановился и сказал:
«Я пойду вперед, а вы идите за мной».
«На каком расстоянии?» – спросил я и сам удивился своему вопросу. Я уже старался жить по их инструкции.
«Шагов двадцать, – сказал он, – у входа я вас подожду».
«Хорошо», – сказал я, и он пошел вперед.
Два уязвимых пункта были в моей биографии. Это судьба дяди и листовки. Я понимал, что о дяде они знают все. Но что они знают о листовках? С тех пор прошло шесть лет. Но для них нет срока давности, и они ничего не прощают. Неужели кто-то из остальных проговорился? Я об этом рассказывал только одному человеку, моему давнему школьному товарищу. В нем я был уверен, как в самом себе. Но, может, кто-то из остальных доверился, так же как и я, близкому человеку, а тот его предал? Но если они что-то знают, почему они меня не возьмут прямо? Думая обо всем этом, я шел за своим посыльным. Он не слишком торопился. В мягкой шляпе и темно-синем макинтоше, сейчас он был похож скорее на праздного гуляку, чем на работника гестапо.
Гестапо было расположено в старинном особняке, окруженном большими платанами. С одной стороны особняк выходил на зеленую лужайку, где сейчас школьники играли в футбол. Несколько велосипедов, сверкая никелем, лежало в траве. Было странно видеть этих мальчишек, слышать их возбужденные голоса рядом с этим мрачным зданием, назначение которого все в городе знали. Тротуар на этой стороне квартала был почти пуст, люди предпочитали ходить по той стороне. Вслед за своим провожатым я вошел в коридор, освещенный довольно тусклой электрической лампочкой. Часового в дверях не было. Наклонившись к окошечку дежурного, мой провожатый дожидался меня. Увидев меня, он кивнул дежурному в мою сторону. Тот говорил по телефону. Дежурный мельком посмотрел на меня и положил трубку.