— Нет, милая Мила, не сейчас. В другой раз. Когда ты не будешь под кайфом, — тихонько прошептал он ей в ответ. Мила призывно постанывала. Конечно, ему очень хотелось близости с этой женщиной. Но он заварил «волшебный» чай не для того, чтобы воспользоваться его одурманивающим действием. Эта женщина должна захотеть его в здравом уме и твердой памяти. А сегодня он просто помог ей расслабиться и не бояться.
В чае, который привез ему приятель, было больше листьев коки и еще какой-то травки, чем собственно «мате». Название травки он позабыл. Друзья Художника, зная о существовании чая, приходя к нему в гости, частенько просили заварить «фирменного». Сегодня он бы и сам выпил его, если бы Мила не побрезговала пить из одного сосуда.
Успокоившаяся Мила задремала. Художник сидел на ковре, опершись спиной о диван. Время от времени он поглядывал на часы. Милу пора отвозить домой. Чтобы не волновать ее мужа. Лишний раз. «Поводов для волнения у него еще будет достаточно», — с уверенностью подумал Художник. Он взял руку Милы и стал нежно целовать в ладошку. Мила открыла глаза. Ей понадобилось несколько секунд, чтобы прийти в себя.
— Что я делаю на диване? — спросила Мила.
— Мы здесь целовались. Не более того. Тебе было хорошо со мной? Тебе понравились мои поцелуи?
Мила чувствовала себя алкоголиком, который, проснувшись поутру, ни черта не помнит, а ему рассказывают о его вчерашних «подвигах». Она непроизвольно себя ощупала. Юбка на месте. Бюстгальтер на месте. Правда, пуговки на блузке расстегнуты. Она помнила очень волнующие ощущения, но не знала, что думать. То ли все это было наяву. То ли ей приснилось. Художник наклонился и поцеловал ее в губы долгим возбуждающим поцелуем.
«Он поцеловал меня без спросу. Скорее всего все было наяву».
— Милая Мила… Ты мне нравишься… Я должен перед тобой повиниться. Чай был с листьями коки и еще какой-то травкой. Все время забываю ее название. Мои гости часто его пьют. А для твоего нетренированного организма концентрация напитка, очевидно, оказалась велика. Я хотел, чтобы ты просто немного расслабилась. Я не такой ужасный донжуан, каким ты меня, очевидно, представляешь. Ты ведь считаешь меня бабником?
— Да. Считаю. И думаю, что не ошибаюсь на твой счет. Поцелуй меня еще… бабник.
— Если я буду целовать тебя еще… Боюсь, что на этот раз не смогу остановиться.
— А ты не останавливайся…
* * *
Художник подвез Милу домой. Они поцеловались на прощание, и Мила вышла из машины. Когда она вошла в квартиру, было уже двенадцать часов ночи. Миле почти не было стыдно перед мужем за содеянное. Он сам виноват. И ей было почти все равно, что он подумает и скажет. И если бы Андрей сейчас вышел в прихожую и спросил, где и с кем она была, Мила бы не стала ничего скрывать, а выложила бы все как есть. Но муж мирно похрапывал в спальне. Она посмотрела, стоят ли ботинки сына. Ботинки были на месте. Значит, Максим тоже дома. Успокоенная Мила улеглась в зале на диване, укрывшись пледом, и спала уже через пять минут. Никаких угрызений совести!