Но парень, подогретый ромом, продолжил, едва хозяйка умолкла: «И стрр-рашен у Айр-рсона был…»
Но старый рыбак сбил его с ног. Второй рыбак и приятель солдата бросились к ним, а Сьюзэн стояла и угрюмо наблюдала, как они колотили друг друга, разбив заодно и четыре ее кружки.
После этого случая она запретила всем военным вход в пивной зал, и для Ханивудов наступили трудные времена. Цены взлетели вверх, а с упадком рыболовства морской промысел потерял свое значение в городе. Процветали только фабриканты-обувщики.
Осенью 1864 года дела пошли еще хуже. Сьюзэн почувствовала страх, что привело к участившимся вспышкам гнева, которые сменялись долгим угрюмым молчанием. Кладовые были пусты, кредит исчерпан, кончилось пиво в последней бочке. Для того чтобы не умереть с голода, оставалось, кажется, только одно. Сьюзэн думала об этом несколько дней, но ничего пока не говорила мужу и дочери.
Роджер лежал с тяжелой простудой. Да и мало было бы толку от разговора с ним. Он мог бы только прочитать какие-нибудь стихи и сказать, что никто из Ханивудов не делал подобных вещей. А Эспер Сьюзэн не хотела волновать, пока не будет в этом прямой нужды. Девушка постепенно приходила в себя. Она немного поправилась и стала проявлять интерес к работе. Каждый день она ходила шить одежду с другими женщинами в Общество помощи солдатам и недавно была вместе с молодежью на одной ферме, по-соседски принимая участие в уборке кукурузы. К сожалению, у нее сейчас не было поклонников, но ведь Эспер никогда не считалась красоткой, да и молодых людей в городе осталось мало.
Однажды ясным октябрьским днем Сьюзэн приняла решение. Эспер вернулась из аптеки, где покупала лекарство для отца.
— Как папа? — спросила она у матери, отдавая сдачу.
— Кашляет, но уже поменьше. Загляни в горшок с фасолью.
Девушка подняла крышку.
— Но я не вижу солонины.
— Ее нет у нас. Патока тоже кончается.
Эспер удивленно посмотрела на мать.
— Разве ты больше не заказывала?
Сьюзэн не ответила. Она достала из плиты горшок с жидкой овсянкой и налила ее в миску для Роджера.
— Когда я сегодня забегала проведать бедную Нелли, то случайно встретила на Стейт-стрит Эймоса Портермэна, — сказала она.
— Вот как? — безразлично переспросила Эспер. — Мне никогда не нравился этот человек.
— А почему, собственно? Он недурен собой, он много делает для города и наших солдат, и речь у него вежливая.
— Обувщик. Чужак, — презрительно сказала Эспер. — Джонни… Джонни всегда говорил, что эти обувные фабрики разрушили наш рыбный промысел.
Зеленые глаза Сьюзэн сверкнули, но она сдержалась.