Потом бы я, конечно заговорил спокойно. Потом бы я начал рассказывать ему о том, что знаю сам. Знаю сегодня. В восемьдесят девятом.
Я бы рассказал ему о двадцать девятом годе, о тридцать третьем и тридцать седьмом.
Рассказал бы правду о коллективизации, превратившей крестьян в рабов, и о наших лагерях уничтожения. Рассказал бы о пытках, которые не снились и гитлеровцам.
Рассказал бы о Чаянове и Вавилове. Бухарине и Рютине. Тухачевском и Уборевиче. Рассказал бы о титанической и страшной борьбе Сталина за власть.
Рассказал бы о миллионах сломленных, раздавленных, выстоявших и загубленных людях.
Рассказал бы о судьбе Мандельштама и Замятина. Бабеля и Веселого. Мейерхольда и Михоэлса. Корнилова и Васильева.
Рассказал бы о целых народах, выгнанных из родных мест и фактически уничтоженных.
О еще не вернувшихся из лагеря Ярославе Смелякове и Домбровском.
Я бы рассказал ему правду о Берии. И о том, что через три месяца умрет Сталин. А через три года будет Двадцатый съезд, где на закрытом заседании Хрущев прочтет свой знаменитый доклад…
Поверьте, я бы наверняка нашел слова, я привел бы самые неопровержимые, самые убедительные факты…
Ну и что было бы дальше?
Боюсь, что этот бдительный спортивный парень отнесся бы ко мне….
* * *
Да и потом, «не знать», то есть «не верить провокационным слухам», было тогдашней нормой жизни. Точнее: тогдашней формой выживания.
К сожалению, не знали мы в то время и фразы Джордано Бруно, сказанной, правда, по другому поводу: «Невежество — лучшая в мире наука. Она дается легко и не печалит душу…»
Так что жили мы нормально. Не замечая несвободы, каждый «отбывал свой срок»…
И все-таки, я не могу и не умею глядеть на эти годы свысока.
Потому что все они — рядом, близко.
Не только в памяти, но и вот здесь — в сердце…
* * *
Мы уже давным-давно перестали быть просто людьми. Мы стали продуктами. Продуктами своего времени. Теперь лишь в этом качестве и воспринимаемся. Что ж, почти все правильно. Именно так оно и есть. Хотя картина получается фантасмагорическая: вереница складов, холодильников, морозильников и на каждом надпись: «Продукты». С уточнениями: «Продукты 30-х годов», «Продукты 40-х…» «50-х», «60-х»…
(Надо еще и обязательно вспомнить, что большинство этих «продуктовых помещений» были огорожены высокими заборами из частой колючей проволоки. И что расположены были эти «склады», как правило, в «труднодоступных районах, на вечной мерзлоте, далеко-далеко от городов. И еще надо знать, что все эти „склады“ предназначались для уничтожения людей. Тех самых „продуктов“ 30-х, 40-х и 50-х годов. Такая задача стояла тогда перед страной. Время было такое. И такой великий Вождь.)