Часть, в которой она служила, в сентябре сорок первого подошла довольно близко к Светозёрску, и Нина отпросилась на побывку, навестить мать. Всего-то приехала на денёк, однако назад вернуться уже не успела, фронт откатился, в город вошли немцы. А на третий день Нина, переодетая в штатское, вышла на улицу, за хлебом, и домой не вернулась. Ирина Семёновна вначале думала, что её забрал немецкий патруль, но оказалось ещё хуже. Наутро Нину нашли на пустыре убитой и изнасилованной. Как она туда попала, кто это сделал, свои ли, чужие, так и осталось неизвестным.
Нина была на четыре года младше Нади и замуж никогда не выходила, но зато у них оказалось другое интересное совпадение – до медицинских курсов она тоже закончила культпросветучилище, только очное. В общем, Надю одинокая Ирина Семёновна приняла с большой радостью, а маленького Алёшу воспринимала как своего так и не рождённого внука, о котором всегда мечтала. Таким образом, у них возникло некое подобие семьи, и Надя с лёгким сердцем оставляла ребёнка на попечение соседки.
А уходить ей приходилось надолго, смены на фабрике оказались длинными, по десять, а зачастую и одиннадцать часов. Работа была, правда, хоть и нелёгкая, однако терпимая, разве что после смены сильно болела спина да ноги к концу дня становились просто чугунные.
Но Надя не жаловалась, во всяком случае, работала в тепле, а главное, на фабрике она получала зарплату, вместо которой иногда давали продукты: худо-бедно как-то удавалось прокормить и себя, и Алёшу, и Ирину Семёновну.
Надя была подавальщицей в отделочном цеху, подвозила материал, потом вместе с ещё одной работницей, рыжей Клавой, таскала разрезанные обструганные доски, складывала их на тележку. Фабрика выпускала всего два рода продукции – гробы и костыли, но норму выработки всё время увеличивали, ни того, ни другого Великой Германии не хватало.
Надзирающий за работой немец посмотрел на часы, пронзительно засвистел в металлический, висевший на груди свисток.
Надя с облегчением распрямилась. Рабочий день окончен, на сегодня всё. Скоро она дойдёт до дома, увидит Алёшу.
Работницы потянулись к выходу.
Шли мимо сложенной готовой продукции – штабелями уложенных свежеобструганных некрашеных гробов.
На улице сгущалась тьма.
Надя теперь вообще не видела дневного света, начинала работу затемно, заканчивала вечером, по пустынным мрачным улицам спешила домой.
Случалось, что заставала Алёшу ещё неспящим, тогда у них выпадали редкие минуты счастья, всё забывалось, накопленная за длинный день усталость незаметно рассасывалась. Ради этих минут стоило жить, всё можно было вытерпеть ради них.