– Бывший директор Кошеверова больше не вернётся, – перешёл на сухой официальный тон особист. – Она умерла в эвакуации. Людей, Вера Никитична, категорически не хватает. Из-за войны очень много детей осталось сиротами, так что есть решение переоборудовать дарьинскую школу в интернат.
– Детский дом? – уточнила Вера.
Непривычное слово «интернат» звучало для неё диковато.
– Ну вроде того, – кивнул Кашин. – Ну так что, берётесь?
Вера снова поглядела на Тимофеевского.
На этот раз командир подмигнул ей вполне отчётливо и с таким лукавым прищуром, что она чуть не засмеялась.
– Берусь, – твёрдо сказала Вера.
Отгремел долгожданный День Победы, рассыпался в тёмном небе красочным, невероятным, навсегда оставшимся в памяти салютом. Настало неожиданно жаркое, сводящее с ума духотой лето сорок пятого года. Светозерск за день накалялся до предела, к пяти часам даже асфальтовая мостовая плавилась под горячими лучами солнца, липла к ногам. Ждали дождя, но его всё не было.
Вот уже третий месяц Надя работала в светозерской городской библиотеке, готовила её торжественное открытие, намеченное на воскресенье, десятое июня.
Надей, впрочем, её уже давно никто не называл, за эти годы совсем привыкла, что она – Нина. Только вот была сначала Ниной Константиновной Седых, а теперь стала Ниной Анатольевной Курочкиной. Пока лежала контуженая, так её по всем больничным документам и провели. А как пришла в себя, поправилась, то решила ничего не менять, пусть уж как есть, так и остаётся. Какая разница?
К тому же про покойную Нину Курочкину и всю её семью она знала немало, Ирина Семёновна ей часто и подробно рассказывала обо всех… В живых уже никого из них не осталось. Так что шансов, что кто-то её уличит, почти не было. Тем более жила теперь Надя в Посадском районе, на другом конце города, там ей выделили комнату. Да и вообще «Курочкин» оказалась фамилия весьма распространённая, в одном Светозерске семей, наверное, пятьдесят, не меньше.
Надя, правда, тревожилась, что Алёша по детской наивности может что-то лишнее сболтнуть. Хотя чего он, такой маленький, может помнить? К тому же говорил он ещё с трудом, речь восстанавливалась медленно. Тоже ведь был контужен, не так, как она, правда, намного легче, но тем не менее.
А потом Ирину Семёновну он, так или иначе, бабушкой звал, так уж у них повелось. Таким образом, всё сходилось.
Сама она на вопросы отвечала охотно и подробно, рассказывала все как есть – в каком полку служила в начале войны, как, будучи уже беременной, приехала мать навестить и как пришлось остаться, а потом всю войну прятаться у соседей на антресолях.