Между тем Надя впервые повела испуганного Алёшу в детский сад, передала его на руки молоденькой девчонке-воспитательнице Лидочке, с грустью смотрела, как он, отчаянно оглядываясь на неё, скрывается за обшарпанной дверью.
Зато сколько же радости было, когда вечером она зашла за ним после работы, с каким восторженным криком он бежал к ней навстречу, как оживлённо делился за ужином новыми яркими впечатлениями!..
Она слушала его внимательно, скрывая улыбку, наслаждалась блеском глаз и порывистыми движениями сына.
В тот вечер Алёша заснул почти мгновенно, впервые не дослушав до конца сказку, которую она ему читала.
А наутро она ревниво наблюдала, как весело, уже совсем без страха бежит он к встречающей их у входа в сад Лидочке.
И весь день, пока выдавала книги, отвечала на вопросы читателей, Надя с досадой вспоминала тот факт, что на этот раз он исчез за дверью, даже не оглянувшись на неё.
Только вечером, когда она снова прижимала к себе повисшего у неё на шее Алёшу, блаженно чувствуя, как крепко обнимают её его ручонки, у Нади наконец отлегло от сердца.
Пора уже привыкать к мысли, что когда-нибудь, когда сын окончательно вырастет, он уйдёт от неё вот к такой же Лидочке. Но пока что, к счастью, он всецело принадлежит только ей
и больше никому на свете. А тем временем Вера добралась до старинного города Камышина. Она находилась почти на пределе, не видела ничего вокруг, не обращала внимания ни на какие местные красоты.
Не замечала ни дивной реки Камышинки, ни чудом сохранившегося старинного Александровского парка, на территории которого расположился госпиталь. Лица раненых – единственное, что она хотела видеть. Сотни, тысячи этих печальных лиц прошли перед ней за прошедшие дни ( или недели? – она уже не понимала, потеряла счёт!).
Вера чувствовала, что силы её на исходе, и с тем большим ожесточённым упорством переходила из палаты в палату, бродила вдоль коек, наталкиваясь на встречные хмурые или любопытствующие взгляды. Всё напрасно, Миши нигде не было, её долгие мучительные поиски теперь представлялись безумной пустой затеей.
Она уже собралась было уходить, как вдруг замерла. Сердце (уже в который раз!) вдруг тревожно ухнуло и провалилось куда-то.
Отвернувшись к стенке, на угловой койке лежал укрытый с головой мужчина, только макушка его чуть высовывалась над номерным, неопределенного цвета одеялом. Эта поредевшая макушка и заставила её подойти поближе. Что-то неуловимо знакомое угадывалось в ней.
Вера нагнулась, открыла лицо больному.
Тот повернулся, в изумлении уставился на неё.