Вот и доигралась!
Теперь Алёша уже сам ей пишет…
– Очень хорошо, – похвалила Надя. – Молодец.
– А когда мы к ней поедем? – тут же спросил сын.
Правильный вопрос, между прочим.
Действительно, когда?
Сколько можно тянуть?! Так и жить всё время в страхе и лжи?
– Вот лето настанет, и поедем, – вздохнула она.
И тут же сама поверила, что да, летом непременно поедет. Чего там письма, надо поехать, и всё. Тут ведь недалеко, каких-то три часа их разделяет, а кажется, будто между ними бесконечное пространство. Но она его обязательно преодолеет. Этим летом.
– Летом в Дарьино знаешь как хорошо!.. – загорелась Надя. – Купаться будем в Пусти. Тебе понравится.
– Честное слово? Обещаешь?
Алёша радостно подпрыгивал, смотрел её , Вериными, глазами. Он вообще всё больше становился на неё похож.
– Обещаю, – серьёзно ответила Надя. – Конечно, поедем. Я там выросла, и ты там родился. Да и с Верой мне самой надо обязательно увидеться. Так что поедем, повидаемся, убедимся, что всё у неё в порядке, и будем дальше с тобой спокойно жить-поживать…
Сказала и сама тут же испугалась своих слов, призадумалась.
Нет, так наобум ехать нельзя. Может, Вера и не хочет с ними встречаться. Может, она страшится любого напоминания о том, что было. Сначала обязательно нужно списаться с ней…
– Мне надо только вот с силами собраться, – вздохнула она, – и тоже письмо ей написать…
– А когда ты с силами соберёшься? – настойчиво поинтересовался сын.
Надя усмехнулась.
Хороший вопрос. Только ответа на него нет.
Если бы самой знать, когда…
– Скоро, – заключила она. – Пошли домой, Алёшка! Поздно уже.
В Дарьино тоже наступил вечер. В это время года сумерки сгущались быстро.
Как только солнце закатывалось, сразу резко холодало, тающий снег снова схватывался, хрустел под ногами, как будто возвращалась зима. Переругиваясь, хрипло и долго лаяли собаки. То тут, то там вспыхивали загорающиеся окна, вытягивались по палисадникам и дорогам длинные тёмно-синие тени.
Вера и Михаил уже поужинали, теперь укладывались спать. Как обычно, они всё делали молча, молча расстилали постели, молча раздевались, ложились, потом неподвижно лежали в мучительной тишине.
– Я так больше не могу, Миш, – вдруг жалобно сказала Вера.
Она говорила негромко, но сам звук голоса производил странное впечатление, как будто внезапно на полную катушку врубили радио.
– Мы с тобой, считай, почти полгода не разговариваем…
Михаил ответил далеко не сразу, сначала вообще думал промолчать:
– А о чём говорить, всё уж сказано.
Вера привстала на кровати, повернулась к нему, угадывая в темноте его лицо.