— Вы так считаете?
— Мадемуазель, умоляю… Это совершенно законно, вы же знаете.
Меня посетило вдохновение, вызванное ударом по голове, но первоначально порожденное некоторыми услышанными мной словами мсье Галана. Кроме того, банковский счет на миллион франков вряд ли был заработком… ну, скажем так, привратницы.
Последняя мысль возникла только что, но я понял, что она соответствует истине, и надо было быть слепцом, чтобы не сообразить раньше. Ясно, что столь огромную сумму невозможно накопить, лишь предоставляя дополнительный вход.
— И вот я имею возможность представить доказательства того, что Галан намерен вас предать.
— Но вы таким образом признаете, что зависите от меня!
Я согласно кивнул. Она посмотрела на пистолет, опустила, бросила его на пол у стула, подошла ко мне и уселась рядом. Мой взгляд, видимо, подсказал ей, что я почувствовал ее близость, потому что в ее глазах появилось выражение, весьма далекое от страха обанкротиться. Очевидно, она уловила некоторые мои мысли, и они не были ей неприятны. Мадемуазель Огюстен полностью утратила свою придирчивую, несколько раздраженную строгость. Дыхание ее стало чуть тяжелее, глаза заблестели ярче. Я продолжал лениво курить.
— Почему вы оказались здесь? — спросила наконец она.
— Чтобы добиться доказательства по делу об убийстве.
— Добились?
— Да.
— Надеюсь, вы поняли, что я никоим образом в нем не замешана.
— Я совершенно не намерен вмешивать вас, мадемуазель Огюстен. Нет также никакой необходимости бросать тень на клуб.
Она стиснула ладони.
— Что вы заладили? Клуб, клуб! Неужели вам больше нечего сказать? Почему вы считаете, что моя сущность — это только бизнес? Хотите знать, почему это место стало воплощением мечты моей жизни?
Жесткий ротик чуть-чуть приоткрылся. Она ударила рукой по подушкам и, уставившись поверх моего плеча, произнесла напряженным голосом:
— Полного счастья можно достичь только одним путем. Надо одновременно жить двумя жизнями — жизнью нищенки и жизнью принцессы. Испытывать обе ежедневно и ежедневно сопоставлять их. Я сумела добиться этого. Каждый день становится новым воплощением мечты. Днем я сижу в своей стеклянной будке, на мне грубые хлопчатобумажные чулки. Я веду битвы с булочником и мясником, экономя каждое су. Я выкрикиваю ругательства в адрес уличных мальчишек и сую билеты в грязные лапы, варю капусту на дровяной плите и штопаю рубашки отца. Все это я выполняю добросовестно. Особую радость мне доставляет мытье полов. — Мадемуазель Огюстен пожала плечами. — …И только потому, что ночью я в тысячу раз острее могу почувствовать наслаждение от всего этого. — Она обвела рукой комнату. — День заканчивается. Я закрываю музей, укладываю отца в постель и прихожу сюда. Каждый раз я вступаю в сказку тысячи и одной ночи.