Луна вынырнула из-под облаков. Ее голубоватое сияние серебрило крыши и, отражаясь от стен, пробивалось в глубину двора. У меня похолодело в груди под пластроном — я увидел неподвижную фигуру в белой маске, уставившуюся на мое окно. Маска казалась синеватой и оттого особенно зловещей. До моих ушей доносились отголоски уличного движения.
Итак, они следят за мной. Я отпрянул от окна и в панике огляделся. Лунный свет полосой лег на ковер. Он освещал кресла резного дуба и китайскую ширму, сотканную из серебряных нитей. В белом сиянии ее рисунок издевательски кривлялся. Я все еще не мог найти места, где можно было спрятаться, но свет зажигать было нельзя, особенно учитывая присутствие белой маски во дворе. Шагнув вперед, я сразу налетел на кресло. Прятаться за ширмой — чистое безумие: ведь туда заглянут прежде всего. Оркестр смолк. Все окутала полнейшая тишина, лишь ветер шумел за окнами, придавая дополнительную мрачность этой тюрьме. Может быть, меня сознательно заманили в эту ловушку?
Послышался шорох, и в противоположной стороне комнаты по полу пробежала тонкая полоска света. О Боже, они пришли!
У меня оставался единственный выход. Китайская ширма стояла не более чем в двух футах от окна. Задыхаясь от волнения, я нырнул за нее и замер, прислушиваясь к стуку своего сердца. Тишина.
— Моя дорогая Джина, — послышался голос Галана, — я уже начал было беспокоиться — уж не случилось ли что-нибудь с тобой. Подожди, я зажгу свет.
Приглушенные шаги по ковру. Щелчок выключателя. На потолке появилось неяркое световое пятно. Оно едва-едва разогнало темноту. Ширма полностью осталась в тени. Итак, Галан пока ничего не подозревает. Он говорил спокойно, ровно и, пожалуй, даже с некоторой ленцой. Стоп! Опять шаги, теперь по направлению ко мне. Его локоть слегка задел ширму.
— Пожалуй, стоит закрыть окно, — сказал он и добавил ласково: — Иди ко мне, Мариетта. Ко мне, девочка! Располагайся здесь.
До меня донеслось сопение; затем заскрипели створки окна и со стуком захлопнулись. Было слышно, как тяжелый шпингалет встал на место. Только сейчас я заметил там, где смыкаются две панели ширмы, узкую вертикальную щель. Через нее пробивалась тонкая полоска света. Я прильнул к щели глазом, и мне открылась небольшая часть комнаты.
Джина Прево сидела спиной ко мне на пухлом диванчике, откинувшись назад, как будто от сильной усталости. Свет лампы падал на ее золотистые волосы и черный меховой воротник вечернего платья. Два бокала-тюльпана стояли на подставке для лампы, рядом с которой находился треножник с ведерком со льдом, над которым поблескивала золотая фольга бутылки. (До сих пор не могу понять, каким чудом я не сшиб все это, пересекая комнату в темноте.) В моем поле зрения возник Галан, на его лице, подобно маслянистой пленке, лежало уже знакомое мне выражение благодушия. Галан теребил пальцами кончик носа — видимо, привычка. Взгляд его был преисполнен заботы, однако линия рта выдавала самодовольное удовлетворение. Некоторое время он молча изучал девушку.