— Что делать, куда же ему приткнуться? — завела она разговор, когда однажды они все вместе собрались за чаем.
— Пусть закончит институт, а там видно будет, — уклончиво ответил дядя Володя.
— Что этот институт, Володенька? Ты это предложил, когда было живо твое издательство, а сейчас все на ладан дышит.
— Подожди, не хорони раньше времени. Сейчас изучим закон о приватизации, может быть, переведем издательство в собственность.
— Как в собственность?
— Очень просто. Я — директор, оформлю документы на себя, стану частным владельцем. Будет наше семейное предприятие, сможем какие-нибудь детективы печатать.
— Что ты говоришь, Володя? Какие ты документы оформишь? Хочешь, чтобы я передачи носила тебе? Как это государственное издательство станет собственным?
— Скоро не останется ничего государственного. Не то что издательства, а заводы, корабли и порты станут частными.
Люди занимаются бизнесом, и я займусь.
— Ты что, бизнесмен?
— А почему бы и нет?
Раздолбай посмотрел дяде Володе в глаза. Они были теплыми, живыми, и в них не было барракудьей тайны.
«Лещ!» — подумал Раздолбай и поймал себя на мысли, что это слово пробило брешь, через которую стало утекать уважение к отчиму.
— Дядь Володь, знаешь, я, наверное, институт брошу, — сказал он, даже не заметив, как свободно перешел на «ты», хотя с детства не мог на это решиться.
— Что за номера? — удивилась мама.
— Мам, ты сама только что сказала, что смысла нет.
— Я сказала, переживая за тебя, но я не имела в виду, что бросать надо!
— Подожди, может, у него есть мысли какие-то, — остановил маму дядя Володя. — Допустим, бросишь, и что?
— Не знаю. Но рисованием сейчас, похоже, ничего не заработаешь.
— А что, все должно сводиться к деньгам? — спросила мама с таким вызовом, словно Раздолбай чем-то ее обидел.
— А к чему еще? Больше не к чему.
— Мне тебя очень жаль, если ты так думаешь.
На глазах мамы заблестели слезы, подбородок ее задрожал, и она прожгла Раздолбая взглядом, который хорошо смотрелся бы в старом советском фильме, но в новой соленой жизни выглядел смехотворным.
— Мам, только не надо сейчас про высокие духовные ценности, ладно? — усмехнулся Раздолбай. — Курицу я на них не куплю. Ты когда-то требовала, чтобы я в комсомол вступал. Тебе подарить мой билет на память?
— Ты как разговариваешь? — возмутился дядя Володя.
— А чего, нормально. Кстати, делать издательство собственностью — это не спекуляция? А то кассеты писать нехорошо, а документы на себя оформлять — отличненько?
— А пошел-ка ты вон! — вспыхнул вдруг отчим, превращаясь в прежнего громогласного дядю Володю.