Но если мы постигаем некоторое бытие только при помощи отрицательных определений, значит ли это, что мы получаем в результате чисто абстрактное утверждение, без всякого действительного содержания?
По учению Лейбница, смутное и неопределимое не всегда есть чистый нуль; совершенно правомерно допущение, что об известной вещи мы имеем действительную идею, хотя и не можем мыслить ее отчетливо, особенно когда дело идет о таких предметах, которые по самому существу своему выходят из рамок наших понятий.
В действительности мы живем как раз теми понятиями, которые мы постигаем смутно. Последние руководят и нашими действиями, и даже самиы научным исследованием, которое в сущности есть не что иное, как усилие превратить такие смутные понятия в отчетливые идеи.
Рассматриваемые с практической и моральной точки зрения, догматы снова становятся ясными и положительными. Что такое божественная личность? Рассудком я не могу этого объяснить. Но я непосредственно понимаю такое предписание: относитесь к Богу так, как вы относитесь к личности >50).
Если догмат есть прежде всего практическое предписание, то из этого еще не следует, что те теоретические формы, в которых догматы обыкновенно представляются людьми, заслуживают пренебрежения или совершенно безразличны.
Формы эти необходимы: человеческое действие не есть нечто, обособленное от мысли, точно так же, как и реальная мысль неотделима от действия. То действие, на которое опирается догмат, есть действие-мысль, действие единое с идеей; и хотя эта последняя не ясна, что неизбежно при несоответствии ее объекта силам нашего рассудка, тем не менее она начертана в нас интеллектуальной интуицией, дает толчок нашей мысли, является источником наших взглядов и представлений. Таким образом догмат не есть чисто практическое предложение, он содержит в себе также теоретический элемент. Буква имеет силу с точки зрение самого духа.
Приходится признать поэтому вполне естественным и полезным, что буква выдвигается вперед и развивается.
Чистая, отделенная от всяких представлений, интуиция не улавливается сознанием, и не может быть сообщена другим людям. Наш язык с его беспредельным богатством, наша наука с ее системою символов, самый наш внешний мир с бесконечно сложною сетью тех отношений, из которых он слагается, — все это лишь знаки, избранные человеком для того, чтобы отмечать свои впечатление и передавать их себе подобным. Каждая мысль стремится выразиться, каждая деятельность создает формы.
Сам догмат излучает, таким образом, из себя те формы, которые позволяют человеку фиксировать его перед сознанием и обсуждать его вместе с себе подобными.