С своей стороны философия, так тесно связанная с наукой у Платона, Декарта, Лейбница, приняла в школьном преподавании исключительно литературный характер, становилась умышленно сентиментальной, исходя вместе с Шатобрианом из положения, что ценность доктрин измеряется их последствиями благодетельностью или вредоносностью их влияния. Философия гордилась тем, что она якобы поддерживает классическую традицию рационализма и потому высказывалась в области религиозных вопросов очень осторожно; тем не менее фактически она была всецело проникнута религиозным духом, выдавая таким образом те сентиментальные и романтические корни, которые были скрыты под покровом ее благоразумного рационализма.
Эта важная революция, окончательно восторжествовавшая после Руссо, но возникшая раньше него, с пробуждением эллинского мироощущение в противовес абстрактной идеологии, — революция эта не составляла исключительной особенности Франции: с различными видоизменениями она совершилась во всех странах Европы. В особенности оригинальные и обильные плоды принесла она в немецком романтизме, девиз которого можно выразить словами Новалиса: Die Poesie ist das ächt absolut Reelle, t. e. „Поэзия — вот подлинно абсолютная реальность“.
В начале XIX века крупный теолог Шлейермахер утвердил романтический принцип в центре самой религии. По Шлейермахеру ни интеллект, ни воля не вводят нас в область религии. Религия не есть ни познание, ни заповедь; это — непосредственное переживание, непосредственный опыт; и переживание это имеет свои корни в самых глубоких пластах нашего существа: в чувстве. Нельзя от познание религии перейти к исповеданию религии. Это последнее есть первичный факт.
Впрочем, человек, испытывающий религиозную эмоцию, естественно стремится изъяснить при помощи своего разума природу и смысл переживаемого им душевного состояния; и он находит, что чувство его в основе своей есть чувство абсолютной зависимости творение от бесконечной. причины вселенной. Развитие, самопроизвольное излучение этого чувства — вот в чем сущность религиозной жизни. Она наполняет индивидуума таким вдохновением, какого не в состоянии создать ни наука, ни мораль. Она стремится найти себе адекватное выражение не в идеях, что невозможно, а в символах, которые позволяют представить индивидуальный религиозный опыт в терминах, доступных для сознания, и сообщить эти эмоции другим людям. Так называемые догматы суть не что иное, как интеллектуальное воспроизведение объекта или причины этих эмоций. Иногда сердце, оплодотворяя разум непосредственно, создает символы мощью своего индивидуального гения; иногда оно пользуется символами, уже имеющимися в существующих религиях. Но даже эти последние символы оно воспринимает не пассивно: оно вливает в них новую жизнь, и только благодаря этому сохраняет за ними их религиозный характер. Предания, догматы не имеют смысла, не имеют ценности, раз они не оживляются непрестанно индивидуальным чувством.