Впрочем, о том, что дикий кот вряд ли будет столь яростно защищать и Юнния, беловодец благоразумно умолчал.
— Теперь мы знаем, где остановились «конопасы». Нам надо решить, когда мы нападем на них. Игра Смерти начнется через пару дней. У них не так уж и много времени, им надо поторапливаться, ежели … с Триадой им не с руки сталкиваться, я так думаю.
Юнний задумался и, вспомнив телохранителя Сая, Кейдана, сказал Дейвану:
— У меня есть знакомый из десятки охраны Сая. Я днем зайду к нему, узнаю как у него дела, а заодно разузнаю что смогу.
Нам надо суетиться, поблизости толпа «степняков» жаждет опередить Триаду и прирезать Сая до начала Игры Смерти.
Беловодец заметил с похвалой про себя, что Юнний взял себя в руки, добавил:
— Я возьму крытую повозку, в которой вожу дикого кота, на выступления и буду завтра вечером ждать тебя в гостином дворе «Рогатый петух». Ну что, все решили, пойдем?
Юнний, с обреченным видом осужденного каторжника, которому вручили кирку перед спуском в соляную шахту, ответил ему:
— Как-то мне нехорошо и предчувствие почему-то плохое.
Они направились, было к двери, которая вдруг открылась и вошла Алана, напомнив им еще об одном незавершенном деле.
Она уже надела накидку, но та была не слишком длинная и ее красивые ноги были не полностью прикрыты. Она, глянув на свое трудовое место, ложе со смятой, окровавленной постелью и телом убитого укргура на ней, возмущенно взвизгнула:
— Юнний, сын гиены, ты что наделал!? Это лузитанское белье привезено из Запада и стоит два серебряных денария, а что я с этой падалью теперь делать буду.
Куда я его дену, да я сдам вас «синякам» сразу же, да ты у меня…
Юнний потерянно стоял под градом упреков, не зная, что ему и делать. Его выручил беловодец, мгновенно сунувший в руки Аланы кожаный кошель убитого степняка, она, заглянув в него и смягчившись от увиденного, сразу сбавила тон.
Алана ласково проворковав растерянному раввенцу и нежно царапнув по его руке своими коготками:
— Юнний, ты если чего, заходи. Для тебя всегда скидка будет, а об этом дохлом «конопасе» не беспокойся, схороню, никто и не узнает, где могилка его.
Юнний, потрясенный ее цинизмом и корыстолюбием, молча прошел мимо нее, думая про себя о том, что здесь его ноги больше никогда не будет.
Выйдя за порог, он яростно потер руку, словно пытаясь оттереть липкую грязь, приставшую к нему после ее прикосновения.
Дейван, видя его настроение, неуклюже попытался утешить Юнния:
— А ты, что думал, бабы ведь такие суки. Молод еще, поживешь, сам увидишь.
— Ну, ты меня обнадежил, в самом деле еще поживу!?