По каменному полу лоджии звонко застучали каблуки, в следующее мгновение в дверях часовни появились трое мужчин в плащах, с короткими обнаженными мечами. Один из них, рослый и широкоплечий, вошел внутрь. Увидев дверь, ведущую в покои герцога, он дернул ручку, понял, что та заперта изнутри, и кивнул своим спутникам, которые принялись выбивать ее плечами.
Бона возмущенно развернулась к чужакам.
Тем временем рослый незнакомец с прямыми темными волосами, разделенными пробором и спадающими на плечи, отвесил всем нам низкий поклон, затем распрямился и проговорил:
— Дамы, примите мои глубочайшие извинения за то, что прерываю вашу молитву и нарушаю покой в доме Господа, но одной представительнице вашего пола явно угрожает опасность. Прошу простить, однако нам придется вмешаться, чтобы дело благополучно разрешилось.
Он говорил с отчетливым тосканским акцентом. Речь выдавала в нем человека в высшей степени образованного, насколько это возможно для персоны благородного происхождения, но вот голос его оказался ужасно гнусавым. На вид чужаку было около тридцати, возможно, чуть больше. Сказать наверняка мы не могли, этому мешало очень необычное лицо: совершенно квадратная нижняя челюсть, подбородок, сильно выдающийся вперед, и неправильный прикус. Поэтому нижняя губа выпячивалась, а верхняя почти исчезала, когда он говорил. Это еще полбеды. У незнакомца был громадный нос с плоской переносицей, сильно сужавшийся к концу и свисавший набок. Я невольно подумала о глиняной маске, которая слишком долго дожидалась обжига и перекосилась. Этот человек, наверное, выглядел бы нелепо или невероятно уродливо, если бы не редкостный ум, который так и светился в глазах, а еще уверенность и чувство собственного достоинства.
Я поднялась, неохотно сделала реверанс и произнесла, стараясь скрыть свое негодование:
— Мессир, вы прервали молитву моей госпожи и нарушили покой святого места.
Я многозначительно посмотрела на двоих его спутников, которые тяжело дышали после нескольких неудачных наскоков на дверь. Как и рослый незнакомец, они были в новых зимних плащах, отделанных по рукавам и вороту коричневым мехом куницы.
— Не называйте меня мессиром, — ответил он, явно встревоженный тем, что крики девушки сменились приглушенными стонами. — Я простой мещанин, который пытается помочь слабому. Прошу прощения, вероятно, все вы сейчас переживаете тяжелый момент. Но неужели никто во всем замке не слышит, что женщина зовет на помощь?
Бона опустила голову, не в силах отвечать. Катерина осталась стоять на коленях, но смотрела на незнакомца из-за плеча герцогини и с явным нетерпением ожидала, к чему приведет его вмешательство. Прежде чем он успел сказать что-нибудь еще, из дальней комнаты раздался приглушенный вопль, за которым последовали прерывистые рыдания.