Очевидно, этой ночью все было иначе. Я увидела, что дверь уборной открыта и внутри горит свет. Заткнув нос от вони, я заглянула в каморку и обнаружила там Катерину.
Она была так поглощена своей работой, что не услышала моих шагов. На каменной скамье, подальше от отверстия, над которым полагалось делать свои дела, стояла лампа, рядом с ней я увидела плоскую миску, дно которой едва закрывала какая-то жидкость. Здесь же лежал пергамент и валялся на боку чудесный флакон из перламутра, заткнутый пробкой. Лицо Катерины до самых глаз закрывал старый шерстяной шарф, на руках у нее были толстые кожаные перчатки для верховой езды. Она старательно макала в жидкость на дне миски кусочек нечесаной шерсти размером с монету, затем быстро, не давая высохнуть, пропитывала ею пергамент и дожидалась, пока влага впитается.
— Яд! — не удержалась я, вдруг догадавшись о сути происходящего.
А я-то недоумевала, зачем она оставила в крепости такую дорогую вещицу, не отправила ее во Флоренцию.
Катерина снова макнула шерсть в жидкость, затем повернулась ко мне. Ее голос был заглушен шарфом, но жесты оказались предельно ясными. Мол, ничего не трогай и немедленно уходи.
Я вернулась в постель. Когда Катерина наконец пришла, без шарфа и перчаток — скорее всего, они отправились в ров под стеной, — у нее в руке был перламутровый флакон. Она скрылась в чулане и спрятала его на дне одного из двух оставшихся сундуков. Потом госпожа вышла, и я поливала ей из кувшина, пока она мыла руки над тазом.
Когда графиня вытиралась, я снова спросила:
— Это же яд, мадонна, ведь правда? — В моем голосе звучало явное неодобрение.
Катерина забралась в постель, натянула на себя покрывало и сказала совершенно обыденным тоном:
— Это подарок от Родриго Борджа, сделанный им много лет назад. Я просто возвращаю его… без флакона. — Она помолчала. — Пергамент сохнет на подносе в уборной. Ни к чему там не прикасайся, иначе умрешь. Когда высохнет, я все сделаю сама. Задуй, пожалуйста, лампу.
— Значит, ты задумала убить Папу. — Это казалось мне безумным, немыслимым… однако, зная, каков Родриго Борджа, я почти не ужаснулась.
— Считай это опережающим ударом, — пожала плечами моя госпожа.
— Но если тебя уличат, то убьют!
— Слушай, они и так собираются меня прикончить! — возмутилась она. — Да и какая разница, нападать на Чезаре Борджа с мечом или вот так? Гаси уже лампу!
Я подняла стеклянный абажур, загасила пламя пальцами и забралась под одеяло. Лежа без сна, я прислушивалась к буре и ужасалась тому, что учинила моя госпожа. Я думала обо всех кардиналах, погибших от рук Борджа, о тысячах невинных людей, убитых в Романье из-за его алчности.