Кельнер исчез. За ним — хозяин и двое других. Керн и Марилл остались одни.
— Присядем к окну, — предложил Марилл. Он показал на заходящее солнце.
— Красиво, правда?
Керн кивнул.
— Да, — сказал Марилл. — Все рядом друг с другом. Это что — сирень, там внизу, в саду?
— Да.
— Сирень и эфир. Кровь и коньяк! Ну, прозит!
— Я принес четыре рюмки, господин Марилл, — сказал кельнер и поставил поднос на стол. — Я думал, может… — Он кивнул головой в сторону соседней комнаты.
— Хорошо, — Марилл наполнил две рюмки. — Вы пьете?
— Немного.
— Еврейский порок. Они все трезвенники. Зато они больше разбираются в женщинах. Но женщины не хотят, чтобы их понимали. Прозит!
— Прозит!
Керн выпил. После коньяка он почувствовал себя лучше.
— Это что, только преждевременные роды?
— Да. На четыре недели раньше. От перенапряжения. Поездки, пересадки, волнения, беготня и тому подобное, понимаете? В таком положении женщины не должны этого делать.
— А зачем она это делала?
Марилл снова наполнил рюмки.
— Зачем? — переспросил он. — Потому что хотела, чтобы ребенок был чехом. Потому что она не хотела, чтобы уже в школе на него плевали и обзывали вонючим жиденком.
— Я понимаю, — сказал Керн. — А ее муж не убежал вместе с ней?
— Мужа несколько лет назад посадили за решетку. И знаете — за что? За то, что у него было собственное дело, и потому, что он был усерднее и прилежнее, чем его конкурент на соседнем углу. Что тогда делает конкурент? Он идет в полицию и доносит на работягу: речи, направленные против правительства, руготня или коммунистические идеи. Что-нибудь. Затем мужа сажают за решетку, а конкурент забирает себе его клиентуру. Соображаете?
— Это мне знакомо, — сказал Керн.
Марилл выпил свой коньяк.
— Жестокий век. Мир завоевывается пушками и бомбардировщиками, человечность — концлагерями и погромами. Мы живем в такие времена, когда все перевернулось. Керн. Агрессоры считаются сейчас защитниками мира, а те, кого травят и гонят, — врагами мира. И есть целые народы, которые верят этому!
Через полчаса из соседней комнаты донесся пронзительный квакающий плач.
— Черт возьми! — сказал Марилл. — Они сделали свое дело. В мире стало одним чехом больше. Давайте поднимем бокалы по этому поводу! В честь великого таинства мира. Рождения! Вы знаете, почему оно — таинство? Потому что вслед за ним следует смерть. Прозит!
Открылась дверь. Вошел второй врач, весь в поту, обрызганный кровью. В руках он нес нечто красное, которое квакало и которое он хлопал по спинке.
— Живет, — пробормотал он. — Здесь есть что-нибудь?.. — Он схватил несколько платков. — В крайнем случае, сойдет. Фрейлейн!