— Мистер, не найдется ли у вас десятка центов?
Их голоса преследовали меня. Раньше мне никогда не доводилось такое слышать. Мои телохранители всегда отгоняли нищих, не давая им подойти ко мне. Я прожил жизнь в полном неведении в своем дворце на углу Уиллоу и Уолл-стрит.
Я повернул на восток. Надо мной возвышался сияющий шпиль «Крейслер-билдинга», но я не поднял на него глаз. Я смотрел вперед, и видел лишь зловонные улицы, да вдали, на Третьей авеню, темные, узловатые перекрестья надземной железной дороги.
На Лейсингтон я снова повернул на юг и едва не задохнулся в вихре пыли, пока наконец не почувствовал себя выброшенным с корабля при каком-то жутком кораблекрушении умирать на асфальтовом берегу. Когда меня снова окружили нищие, я роздал имевшиеся при мне бумажные деньги — долларов двадцать, — а потом отдал свои часы, пиджак, шелковый галстук и, наконец, унаследованные от Пола золотые запонки.
Рубашка моя прилипла к спине, и, остановившись, чтобы закатать рукава, я обнаружил, что заблудился. Подумал и сообразил, что Лексингтон авеню осталась позади, и я оказался где-то севернее площади Вашингтона. Пустившись по Третьей авеню, я некоторое время двигался в направлении центра, но в результате так запутался, что, остановившись вытереть пот со лба, снова не смог понять, где нахожусь, и взглянул на обозначение улицы на ближайшем углу. Передо мной было знаменитое датское название, давно ставшее своеобразным клеймом в устах людей, говоривших по-английски.
Я зашагал по Бауэри — кварталу низкопробных кабаков и бездомных нью-йоркских бродяг.
По обе стороны от меня высились черные трущобы, кишевшие паразитами. В воздухе висело зловоние, пахло гнилью и помойкой, болезнью, распадом и отчаянием. Мне пришлось снова остановиться, чтобы вытереть пот, и немедленно меня окружили проститутки обоего пола. В сточных канавах валялись разбитые бутылки, в каждой подворотне торчали пьяные, а на тротуарах попадались смрадные тела упившихся до потери сознания людей.
Никто не верил тому, что при мне не было денег. Увидев зловещие огоньки в глазах пристававших ко мне попрошаек, я опрометью пустился бежать на запад, но задолго до того, как добежал до Бродвея, вынужден был остановиться, чтобы отдышаться. В глазах было темно. Я прислонился к стене и попытался перевести дыхание, а когда ко мне вернулась способность видеть, я тут же кинулся в ближайшую подворотню. Впереди, во мраке слабо освещенной улицы, я увидел человек сорок бродяг, столпившихся перед запертой дверью какого-то кабака. К счастью, они стояли спиной ко мне, но я уже был научен опытом и, боясь привлечь к себе их внимание, ждал в своей подворотне в надежде на то, что они скоро разойдутся. Сердце у меня все еще колотилось, когда я понял, чего они ждали. Дверь кабака открылась, и оттуда вышел человек со жбаном, полным кухонных отбросов. Я не видел, что случилось с этим человеком, возможно, он просто убежал обратно, но видел, что произошло с содержимым жбана.