Достал бумагу, карандаш из изящной кожаной сумки, висящей на боку, и сказал:
— Я буду называть ваши фамилии, а вы откликайтесь.
Стоявшие поближе к нему старались заглянуть в бумагу, пока он проверял всех по списку.
— Сегодня вас отправляют. Все лишние вещи оставьте здесь! — приказал офицер.
— Куда отправляют?
— По приезде узнаете. А сейчас каждый пусть выложит свои вещи для проверки!
Офицер снова начал по одному вызывать, каждый из нас подходил и разворачивал свои вещи и постель. Он рассматривал и со словами «это лишнее» откладывал в сторону что поценнее. Отобрал несколько часов и обручальных колец. У меня забрал казахскую шубу, которая принадлежала Бакену, но носил ее я. Офицер знаком подзывал солдата, кивал ему подбородком, и тот откладывал отобранное отдельно.
Посещение офицера значительно нас «облегчило». На мне осталось две рубашки и семинарская тужурка. Поверх был поношенный казахский бешмет на истертой хорьковой подкладке. Хорошо, что офицер не стянул с меня штаны из бараньей шкуры, сапоги и английскую вязаную шапку.
Забрав все вещи, офицер ушел.
Мы начали гадать, в какую сторону отправят? Не то Шафран, не то Трофимов краем глаза успели прочесть в руках офицера предписание направить нас в распоряжение штаба какого-то степного корпуса.
— Что за степной корпус? Где он находится? К кому повезут — к Анненкову? Или в штаб атамана Семенова? К какому-нибудь другому генералу?
Все чувствовали, что дело принимает весьма серьезный оборот. Передадут в штаб, а там военно-полевой суд и расстрел. Других предположений нет.
Наступил вечер. Я выглянул через широкую щель посмотреть, что делается на станции. Сегодня облачно и день не очень холодный. Направо, на путях, что-то делают двое рабочих. Кроме них, никого. Как всегда слышится вокзальный гомон, пыхтение паровозов. Переговариваются сцепщики, кто-то спорит. Доносится лязг буферов. В безветрии медленно падают крупные снежинки.
Зажглись электрические лампочки. Стали видны то там, то здесь красные и зеленые фонари. Путейцы звонко пересвистываются, сигналят друг другу огнями. С грохотом пронесся мимо нас поезд в сторону Сибири. Потом, сотрясая землю, с грохотом прошел мимо нас еще один состав и тоже в сторону Сибири.
Я долго и пристально наблюдал шумную вокзальную жизнь, совершенно не похожую на темные и суровые наши дни. Мне показалось, что жизнь по-настоящему я оценил только сегодня…
Подбрасывая полешки в печку, мы засиделись до глубокой ночи. Тяжело болен Дризге, тает с каждым часом. Смерть Павлова, состояние Дризге, неизвестность — все это действует угнетающе.