Казенный конверт: небеса,
Синяя вышина.
Штампует здесь адреса,
Глумясь над надеждой, Луна.
Прочтет нам Смерть-прокурор
Отсрочку иль приговор?
Стою на Божьем клочке у дальнего края земли.
Вздымаются пики вокруг, река бормочет у ног.
Гадаю, зачем я был создан, впустую ли дни ушли:
В последнем моем приюте настолько я одинок.
В последнем! Да, смерть близка. Слыхал ли ты плач мужчин?
(Рыданья корежат их души и рвут их, словно в аду.)
Бывало, и я рыдал, но слез больше нет средь морщин,
Сижу в пустынном безмолвье, покоя вечного жду.
Покой! Ну, так вот он вокруг; безмолвье до самых корней.
Оделись хребты в горностай, наряд золотой у холма.
Илистый, синий Юкон бурлит у хибары моей.
Мне, думаю, только река сойти не дает с ума.
Ты — монстр безжалостный днем, ты — черствая, жадная тварь.
Стремнины, пятна мазута — и смерч кружит над рекой.
А ночью — Титан ты в муках, угрюмый, темный бунтарь,
Навеки в бешенство впавший, жаждешь найти покой.
Ты требуешь дань человечью, но не попаду в западню.
Юкон, я нрав твой усвоил, и ты признал мой диктат.
Я лес рублю и сплавляю, в Доусон плот свой гоню,
Там деньги, виски и бабы, а следом за ними — ад.
И ад и муки затем. Живя в одиночестве здесь,
Я б жизнь, что осталась, отдал, чтоб бремя с себя свалить.
(Отказано в искупленьи тем, кто злобствует днесь. —
Те губы, что Бога хулили, не смогут Его молить.)
Бессильный, как жук, что наколот навек на иглу Судьбы;
Несчастный в камере смертных, к тюремной ограде взлети!
Задавлен безбрежным миром, я жду, устав от борьбы,
Тону в тишине, где лишь небо и звезды, как конфетти.
Смотри! Из дальней долины рапира вонзилась в ночь,
Прожектора луч с парохода — он молча шарит в горах.
Вот гордая сила чужая, что тьму прогоняет прочь,
Уверенно, торжествуя, везет и надежду, и страх.
Словно смотрю на сцену — мне жизнь парохода видна:
Мелькают веселые лица, доносится стук колеса.
Сердце бьется всё громче, но падает вновь тишина.
О чувствах в нахлынувшем мраке знают лишь Небеса.
Быть может, меня замечал ты, быть может, меня жалел —
Бродячего лесоруба, вот здесь у хибары моей.
Однажды меня не увидишь; презренье — изгоя удел,
Жалость меня не утешит: усну до скончанья дней.
Была моя жизнь задачей: в ней ответа нет искони.
Я бился, глуп и небрежен, не знал о тщете труда.
И вот итог нулевой. Скорее, о Смерть, смахни
С доски меня, будто школьник: однажды и навсегда.