В некотором роде это личная история, которая соединяет его с Ма; в противоположность тому, что обыкновенно полагают, это не войска, вернувшиеся из длительной восточной экспедиции с новыми азиатскими верованиями. В самом деле, не очень хорошо понятно, каким образом культ Ма мог быть интегрирован, как это и произошло, в официальную религию. В сущности, все проще и в то же время любопытнее: во время войны римляне полагали, что бог их противников не враг, который должен исчезнуть вместе со своим народом, но, наоборот, его можно вызвать при помощи ритуалов — римляне говорили «заклинаний», — давая ему торжественные обещания, что позволяло одновременно обогатиться божественным покровительством и лишить оного противника. «Заклинание» происходило в соответствии с ритуалом, требовавшим одновременно назвать город, к которому это относится, и божество, охраняющее его, к которому обращаются; это было причиной того, что римляне всегда ревниво хранили в секрете «религиозное» название Рима, а также имя божества, охраняющего их город: они опасались, как бы его не забрали заклинанием в случае конфликта. Религиозная история Рима отмечена такими «заклинаниями» чужих божеств, среди которых, несомненно, более всего известна Юнона Рейнская, захваченная в Вейях в 396 году; римляне были убеждены, что они смогли победить Карфаген в 146 году, не вызвав недовольства богов, потому что им удалось отнять у него всякое божественное покровительство.
Даже если нельзя найти никакого текста, который бы сказал об этом определенно (и даже если не существует никакого современного примера «заклинания»), можно считать, что Сулла в Каппадокии «заклинал» это грозное божество, чьи священнослужители, как мужчины, так и женщины, в темных одеждах предавались безумным действиям: они надрезали себе руки и тело и опрыскивали своей кровью культовую статую, как актеры, следуя громко звучащей музыке. И, вероятно, также потому, что был облечен в сан (скорее всего, авгура), Сулла использовал этот особый ритуал и по возвращении способствовал его посвящению латинской богине войны Беллоне. Таким образом он мог считать, что между нею и им установились особые связи, и решимость наказать врагов, которые разъедали Рим в его лоне, обнаруженную в нем послами, он черпал, конечно, из благословения Ма-Беллоны, ей он свято верил; к нему приходили еще три делегации от сената, и он давал неизменный ответ: «Нужно освободить Рим от его тиранов». Ответ, результатом которого стали горе и паника в Городе. Всеми средствами римляне готовились сопротивляться этой небывалой агрессии; но так как Сульпицию и Марию нужно было еще немного времени, они отправили еще одну делегацию, которая должна была представиться как имеющая мандат сената, чтобы предложить Сулле переговоры и даже сделать ему предложение о реституции командования экспедицией против Митридата при условии, что он не продвинет своих войск к Городу ближе чем на пять миль (около 7,5 км).