Они шли уступом, пригнувшись и немного боком, выставив вперед автоматы. Они должны были наткнуться на разведчиков, но Гафур волчком развернулся и, махнув рукой в сторону советской передовой, яростно прошипел:
— Шнелль! Шнелль!
Двое первых немцев осторожно обошли Сутоцкого, и все двинулись дальше, пригибаясь, таясь, объятые тем отключающим сознание напряжением, которым отличается преддверие всякого, а тем более ночного боя.
На Матюхина и Грудинина противник не наткнулся. Теперь все четверо по их общим, единым законам мечтали об одном — чтобы скорее все началось и можно было бы действовать: лежать стало невмоготу.
Но бой не начинался. Основная волна наступающих, видно, залегла, выравнивая боевые порядки. Сзади подкатывалась вторая, уже редкая, — ячейки управления, связисты, передовые наблюдательные пункты и многое иное, что пехота считает безнадежно тыловым, но что всегда рядом с пехотой и принимает на себя тот же огонь и те же опасности.
Когда мимо проходили немцы, Сутоцкий обреченно думал: «Вот и все. Вот и конец» — и готовился рвануть гранату. Ничего иного он придумать не мог. Но когда фашисты прошли, он с неожиданно вспыхнувшим весельем подумал: «А что, может, вот так и нужно, нахально?» Ощущение удачи скрасило первые минуты ожидания. Но они проходили, и начинало казаться, что наши прозевали противника, что он прошел в тыл и сейчас начнет расстреливать заснувших, опростоволосившихся бойцов и командиров.
Но вот в хорошо работающей военной машине противника будто щелкнуло какое-то реле, соединились контакты, и по единой цепи полетели нужные сигналы, потому что почти одновременно в разных местах немецкой обороны — справа, слева и сзади — полыхнули всполохи выстрелов: розовато-белые — гаубичные, чуть потемнее — пушечные и почти багровые — минометные. Они раздвинули и подняли небо и слизали с него слабо мерцающие звезды.
Потом донеслись звуки: ухающие — гаубичных выстрелов, хлесткие, звенящие — орудийных и похожие на хлопки — минометных. Все перекрыли режущие, берущие за сердце, до чертиков противные вопли реактивных минометов-«скрипунов». И небо над лощиной стало плотным от свиста и воя снарядов и мин. Они неслись, обгоняя друг друга, и, кажется, терлись друг о друга.
Вся эта масса металла обрушилась на советскую оборону. Разрывы встали густо, расцвели ярко и стремительно, на мгновение подсветив столбы земли и дыма. Как-то естественно и просто из этой мощной и словно бы неторопливой сумятицы разрывов вычленились одинокие автоматные очереди. Потом они слились, перемешались с пулеметными. Бой сразу набрал силу, и поначалу разведчики, оглядываясь назад и представляя, что сейчас творится в их такой обжитой и такой родной обороне, даже не заметили, как невысоко над ними пронеслись пулеметные трассы и легли на границе прохода в минных полях противника. Дзот, из которого они вышли на задание, жил, и пулеметчики делали свое дело, работали на них, на разведчиков.