— Бэ! — насмешливо протянул бай. — А кто он — Салимджан? Что он понимает? Пока глаза мои смотрят, вы должны знать только меня! Разве дело — закрывать лавку лишь потому, что о семье соскучился? И затем поездка в Ташкент — разве она даром обойдется? Расходы на дорогу, подарки детям… Ну хорошо, раз приехали — поговорим. Если желаете, вот счеты. — Бай взял с полки счеты, прокатил их по ковру к Махамадрасулю и прибавил: —Для нас-то все равно. Мы и без счетов умеем обходиться.
«Сегодня бай, видно, с левой ноги встал», — подумал Махамадрасуль. Он некоторое время сидел, низко опустив голову. Потом провел рукой полбу и начал отчитываться. Но говорил он уже неуверенно, пальцы его дрожали и так же неуверенно откладывали костяшки счетов. Отчет в присутствии иронически улыбающегося и лукаво поглядывающего бая, который не упускал из виду даже самой последней мелочи и бросал поминутно ядовитые замечания, проходил не так гладко, как предполагал Махамадрасуль. Лишь твердая уверенность в правильности своих расчетов помогла ему не растеряться окончательно.
Закончив отчет, Махамадрасуль открыто взглянул на бая.
— Вот, бай-ака, каково положение дел, — скромно проговорил он. — По-моему, оно неплохо.
Мирза-Каримбай, захватив бороду в горсть, усмехнулся:
— Неплохо? А мы такое положение дел считаем очень плохим. Сознайтесь: ведь Аулие-Ата — страна казахов, — наверное, вы там увлекались больше нарыном, чем делами, а? Скажу прямо, братец мой Махамадрасуль. Если я открываю лавку и наполняю ее товарами, то я делаю это ради прибыли. Недаром говорят: если супру[79] прогрызут мыши, просыпется мука. У вас именно так и получилось. Верно, вы в своем отчете все показали правильно, но у меня есть и свои расчеты. И мои — всегда будут вернее. Вам известно, что приказчики у меня есть во многих местах — в Чиназе, в Коканде, в Чимкенте… Я могу их видеть, могу и не видеть, однако дела каждого из них мне известны. Я всегда обо всем знаю, и от меня они ничего никогда скрыть не смогу. И вы ничего не скроете.
Слова бая были несправедливы, и все-таки Махамадрасуль сидел смущенный, не зная, куда девать глаза. Он старался приумножить богатства бая, жил вдали от семьи, экономил на одежде, стеснял себя в пище. И вот его же обвиняют в пристрастии к нарыну! В своей жизни Махамадрасуль много слышал от баев напраслины, но обида, нанесенная ему Мирзой-Каримбаем, стрелой вонзилась в сердце. Он уже готов был призвать хозяина к справедливости, но бай в это время заметил стоявшего под окном незнакомого человека и сделал ему знак войти.